Говорят, вы предложили восстановить смертную казнь в отношении главарей чеченских бандформирований. Чем это продиктовано ?
Я говорил не именно о чеченских главарях, а о всемирной неизбежности самозащиты человечества. Террористы, уничтожающие массы гражданского населения, — по сути объявляют смертельную войну всему обществу, — и нет другого выхода, как вызов принять.
Смогут ли когда-нибудь исламский и христианский мир жить вместе?
Сегодняшняя вражда — не религиозного характера. Надеюсь, что возобладают благоразумие и естественные человеческие и религиозные мирные чувства. Думаю, что и Россия могла бы сыграть в том весьма положительную роль.
Свои гонорары за «Архипелаг ГУЛАГ» вы отдаёте в Фонд, который оказывает финансовую помощь бывшим узникам ГУЛАГа. И ещё ваш фонд учредил литературную премию. Как обстоят дела в современной русской литературе?
С наступившим в России в 80-е годы потрясением мгновенного перехода от многолетнего запрета всякой самостоятельной речи и творчества — ко внезапно хлынувшей полной внешней свободе — многие писатели в России, увы, не справились, захлебнулись в этой свободе. Одни поддались болезни поверхностного экспериментаторства и измельчания, другие — соблазнительной погоне за мимолётной модой и коммерческим успехом. (Болезнь, впрочем, и всемирная.) Но историческое нравственное и художественное здоровье русской литературы столь крепко, что она перестояла и коммунистическую эпоху, перестаивает и сегодняшнее смятение — и, я верю, снова утвердится жизненной, духовно укрепляющей силой для народа, и, надеюсь, не только для русского.
Вам исполняется 85 лет. Каков, вкратце, итог пройденного жизненного пути?
По обстоятельствам жизни свой литературный путь я реально начал лишь сорокалетним. С тех пор я осуществил в литературе многие из моих замыслов, да кое-что и в общественной жизни, но там многого выполнить не удалось. Насколько будет прочтён главный труд моей жизни — эпопея «Красное Колесо» — покажет лишь время, уже после моей смерти.
20-летний насильственный отрыв от родины я и жена моя выдержали духовно, и в неустанной деятельности. Трое наших сыновей, теперь все уже за 30, выросли целеустремленными, определившимися личностями — и, несмотря на детство их и юность в изгнании, — неотрывными от России.
В 1970 году вы получили Нобелевскую премию в области литературы. Каково значение этой награды в вашей жизни?
В годы самых жестоких преследований от коммунистической власти Нобелевская премия укрепила моё положение — и помогла мне устоять.
Вы боитесь умереть? Испытываете ли вы страх перед смертью?
Лишь в юности я боялся умереть: так рано, как умер мой отец (в 27 лет), — и не успеть осуществить литературных замыслов. От моих средних лет я утвердился в самом спокойном отношении к смерти. У меня нет никакого страха перед ней. По христианским воззрениям я ощущаю её как естественный, но вовсе не окончательный рубеж: при физической смерти духовная личность не прерывается, она лишь переходит в другую форму существования. А достигнув уже столь преклонного возраста, я не только не боюсь смерти, но уже готовно созрел к ней, предощущаю в ней даже облегчение.
Продолжаете ли вы писать, и если да, то над чем вы сейчас работаете?
Да, писать продолжаю. Но сколько мне пришлось в жизни давать интервью — в каждом из них содержался этот вопрос: над чем я сейчас работаю? Однако и не было ни единого случая, чтобы я на этот вопрос отвечал. Потому что: чего ещё нет — того и нет. Простите.