Свон тихо смеется и качает головой, продолжая оставаться на месте. Волосы ее сегодня вновь собраны, и это почти мучительное зрелище: так сильно хочется их распустить.
– Он хочет заткнуть мною дыры.
Регина вздрагивает, улавливая в этих словах не совсем верный смысл, но потом заставляет себя собраться. Как же это трудно!
– Ты не убивала?
Свон делает маленький шажок по направлению к ней.
– Убивала, – легко говорит она. – Но не всех. И не собираюсь брать на себя еще немного вины.
Она снова улыбается, и Регина готова растечься лужей от этой улыбки. Она понимает, что после окончания цикла все станет проще, но пока что все только усложняется. Она сама все усложняет. Она могла бы не приходить сегодня. Могла бы оставить все, как есть. Могла бы пережить разлуку.
Или не могла?
Свон уже совсем рядом, ее дыхание касается лица Регины. Регина прикрывает глаза, чтобы не видеть, и старается не дышать. На какое-то время это срабатывает, волна отходит назад, позволяя говорить.
– Почему ты согласилась на интервью?
– Ты хочешь разговаривать? – повторяет Свон, и Регина, сцепив зубы, ощущает легкое прикосновение пальцев к шее. Вниз по ее телу сбегает болезненная дрожь, заканчивающаяся микровзрывом между ног.
Регина прижимается спиной к стене, желая хоть какой-то поддержки.
Она не хочет разговаривать, но ей нужно это сделать. И потому она терпит.
– Ты уже знала, что мы соулмейты, когда я пришла сюда?
Легкое движение воздуха дает Регине понять, что Свон склонилась к ней. В то же мгновение губы задевают мочку уха, едва не порождая стон, и Свон шепчет:
– Я знала это задолго до того, как ты пришла. Я здесь, потому что знала, кто мы друг для друга.
Ее руки невесомо скользят по плечам Регины, ладони ложатся на шею, поднимаются выше, забираются под волосы. Регина тает от прикосновений, едва находя в себе силы, чтобы бормотать:
– Что ты имеешь в виду?
Где-то на грани удовольствия барахтается мысль о том, что Свон вот-вот признается в чем-то важном. Как же удержаться!
Свон целует Регину, пробирается языком ей в рот, касается зубов. Регина стонет и тянется к ней, моментально забывая, зачем пришла сюда. Таково уж свойство омег: терять голову во время цикла, вот почему большинство из них предпочитает переживать это состояние дома, чтобы не жалеть потом о том, что произошло.
Когда Свон вдруг прерывает поцелуй, это становится таким большим разочарованием для Регины, что она издает недовольный возглас. А в следующий момент слышит:
– Ты бы не стала встречаться со мной. Ты бы никогда не пришла. Как не пришла бы, если бы я убила только одного омегу. А так – ты вся моя. Навсегда.
Сквозь муть в голове, сквозь потоки желания, хлещущие по бедрам, Регина кое-что начинает понимать. Она открывает глаза.
– Ты… что? – шепчет она пораженно.
В темноте глаза Свон почти не видны, но хорошо слышен ее вкрадчивый голос:
– Я знала, кто ты для меня, едва увидела тебя в новостях. Годами я продумывала план, чтобы не стать одной из тех бет, которые сидят здесь за убийство своего соулмейта. Я не хотела потерять тебя, не успев получить.
Регину снова трясет, и на этот раз желание смешивается со страхом в почти одинаковых пропорциях.
– Говори, – велит она, облизывая губы. И Свон говорит:
– Я оказалась единственной бетой с таким послужным списком. И только у меня должны были взять интервью. Мне предлагали многих, но я выбрала тебя. Конечно, тебя.
В следующее мгновение она жадно целует Регину, и та поддается этой жадности, и выгибается, и раздвигает ноги, когда ладонь пробирается между ними, задирая короткую юбку. Ловкие пальцы нащупывают клитор, зажимают его, теребят, слегка оттягивают, вызывая у Регины протяжный стон, а затем скользят ниже и замирают у входа, лишь слегка касаясь его. Это слишком сладкая пытка, чтобы устоять, и Регина пытается насадиться сама, но Свон смеется ей на ухо:
– Ты услышала все, что хотела, дорогая?
Непонятные интонации проскальзывают в ее голосе, но Регине уже нет до них дела. Распаленная, она жаждет только получить свой оргазм – и не один.
– Возьми меня, – тяжело выдыхает она. Перед глазами прыгают какие-то пятна, сердце стучит в горле, между ног все горит, и даже обильная влага не способна потушить этот пожар.
Свон снова смеется и входит в Регину – одним пальцем. Этого недостаточно! Регина протестующе вцепляется Свон в волосы. Сумочка давно упала на пол, руки свободны.
– Ну же! – требует Регина, судорожно дергая бедрами, но Свон не особенно торопится, и эта медлительность почти болезненна. Регина яростно движется навстречу ей, однако ничего не выходит. Приходится идти на крайние меры.
Она называет ее по имени. Она говорит ей: «Эмма…», и Свон сильно кусает ее за шею. Она говорит: «Эмма, пожалуйста…», и Свон добавляет второй палец, а потом и третий. В другое время Регине было бы неприятно, пожалуй, но во время цикла она растянута и смазана слишком хорошо. С губ срывается удовлетворенный выдох, когда Свон принимается двигать рукой. Ее толчки не слишком равномерны – мешает не снятое белье, – но их оказывается достаточно, чтобы Регина кончила. Пока она содрогается в сладостных конвульсиях, Свон остается в ней, но едва волны затихают, как пальцы исчезают вместе с ними. Регине не нравится ощущение пустоты. Ноги дрожат, не держат. Хочется сесть, а лучше – лечь.
В голове достаточно ясно для того, чтобы Регина вспомнила.
Эмма Свон – Эмма – убивала из-за нее. Ради того, чтобы они встретились.
Такой хитрый план – даже сейчас Регина в состоянии оценить его. Она не знает, ужасаться ей или радоваться. Зато знает ее тело. И оно вновь тянется к Эмме, когда та касается его.
Регина привыкла к аромату роз, но в какой-то момент вдруг чувствует его особенно сильно. И это заставляет ее скорчиться от очередного приступа желания. Она обессиленно сползает на пол, и Эмма опускается на колени рядом с ней, ласково гладя по влажным волосам.
– Я бы могла не прийти, – шепчет Регина, часто моргая. – Я бы могла не получить это задание. И что тогда?
Эмма осторожно выпрямляет ее ноги и стягивает сначала юбку, а потом промокшее насквозь белье. Ягодицам становится холодно на мгновение, Регина борется с желанием сдвинуть ноги, пока Эмма помогает ей избавиться от остальной одежды. Теперь уже холодно всему.
Регина сидит обнаженная, прижимаясь спиной к стене, и неотрывно смотрит, как раздевается Эмма. Она скользит взглядом по плечам, по сильным рукам с отчетливыми мышцами, по небольшой груди со сморщенными сосками, по плоскому животу. А затем тянется вперед, ладонью касаясь выбритого треугольника между ног. Эмма с шумом втягивает воздух сквозь сжатые губы, но не двигается с места, позволяя Регине делать то, что ей хочется.
– Что тогда? – повторяет Регина, средним пальцем пробираясь в скользкую расщелину и нащупывая там горошину клитора. – Что бы ты делала, если бы я не пришла?
Резким движением Эмма хватает ее за ноги и подтягивает к себе. Регина опрокидывается на пол, больно ударяясь спиной, но боль тут же забывается, когда Эмма оказывается сверху.
– Ты бы пришла, – говорит она, глядя прямо Регине в глаза. – Это я попросила, чтобы позвали тебя.
В другое время Регина пришла бы в ярость, узнав, что столь важное интервью – не ее заслуга. Но сейчас она приходит в немыслимое возбуждение при мысли о том, как все совпало, как все легло. Какую работу проделала Эмма! Регина прекрасно знает, что убийства – это ужасно, но сейчас она лежит под своим соулмейтом, и это самое лучшее из того, что могло произойти. Эйфорин забивает разум, подменяет понятия, выводит на первый план совсем не то, что должно быть там. А когда Регина обхватывает ногами талию Эммы и прижимается лобком к ее животу, здравый смысл и вовсе погибает в муках.