Глаза Регины расширяются. Она крепче вцепляется в блокнот.
Эмма Свон сказала, что Регина еще вернется сюда. Почему? Почему она так сказала?
Этот вопрос готов сорваться с губ, но Регина останавливает себя. Несмотря на то, что врачи признали Эмму Свон полностью вменяемой, общественность убеждена: невозможно творить то, что она творила, и оставаться здоровой. Скорее всего, она уже наполовину живет в каком-то своем мире, и Регине нужно успеть поговорить с ней до того, как воронка засосет ее окончательно.
Регина снова откашливается и говорит, стараясь произносить слова громко и отчетливо, забывая, что тюремные микрофоны работают на полную:
– Вы сознались в убийстве сорока омег. Сколько еще смертей на вашем счету?
Она осекается, понимая, что сказала не то, что планировала.
На счету?
На совести – вот, что она должна была сказать!
Свон раздвигает тонкие губы в улыбке. Ее лицо все еще возле самого стекла, она едва ли не прижимается к нему носом. Регина невольно отмечает, что выше ее, но виной тому, должно быть, каблуки.
– Больше, чем ты можешь себе представить, милочка.
«Милочка» заставляет Регину передернуться: в основном от реакции собственного тела на это слово. По спине пробегает волна – словно Свон сказала что-то… сексуальное?!
Господи!
Регина трясет головой, не понимая. Между ней и Свон – толстое стекло, не пропускающее ничего, даже мимолетного дуновения ветерка. Свон – не альфа, а Регина не в начале цикла. Так почему же тело ее вдруг реагирует на какое-то слово, сорвавшееся с губ убийцы?
Это странно и нелепо. Регина – профессионал, но что-то вынуждает ее смущаться и бояться. Может быть, само место давит на нее? Да, наверняка. И еще близость цикла: все-таки препарат не до конца подавляет инстинкты.
– Почему вы убивали именно омег? – торопливо задает следующий вопрос Регина. – Это как-то связано с вашим прошлым? Вы – бета?
Ученые давно доказали, что только у бет – не у всех, конечно – остался ген, отвечающий за вспышки агрессивности, могущие привести к желанию убийств, которое почти невозможно контролировать. Иногда такое встречается и у омег, как у самых слабых в цепочке, но крайне редко. Да и омега, убивающая омег… Зачем? Чтобы заполучить как можно больше альф? Но ведь это бессмысленно: в любом случае альфа однажды найдет своего истинного омегу, и тогда ничего уже не остановит его. А если не найдет, то уйдет в вольное плавание, отрицая длительные отношения.
– Зачем тебе это знать? – улыбается Свон, и нет в ее улыбке ничего приятного. Ее взгляд все еще пуст и цепок, возможно, что цепкость его обусловлена именно этой пустотой.
Регина ежится, давя почти невыносимое желание броситься прочь. Ей чудится, что Свон может коснуться ее – даже сквозь толстое, пуленепробиваемое стекло – и это прикосновение окажется омерзительным.
Регина сглатывает, когда понимает, что Свон продолжает разглядывать ее. И застывает, когда еще более отчетливо понимает: не окажется. Прикосновение будет не омерзительным. О, нет…
Свон осматривали великое множество раз, и до сих пор врачи не уверены, кто она. Ее невысокий рост и достаточно худощавое телосложение не позволяют причислить ее к альфам, а для омеги ее тело недостаточно мягко и округло. Беты же не имеют запаха, а врачи с уверенностью – и это единственное, в чем они уверены – говорят, что запах присутствует. Они никогда не уточняют, что это за запах, и один из вопросов Регины касается как раз этого: народ хочет знать любые подробности.
– Вы согласились на интервью, мисс Свон, – говорит Регина, начиная злиться, ведь время идет. – А это значит, что я задаю вопросы, а вы на них отвечаете. Или вы хотите поменяться ролями?
Она позволяет себе тоже улыбнуться, сразу ощущая уверенность. Ее улыбки всегда сражают наповал – и друзей, и врагов. Однажды ей сказали, что ее улыбка натягивает штаны даже у тех, у кого нечем их натягивать. Регина приняла это за высший комплимент.
Свон смотрит на нее какое-то время, потом прижимается лбом к стеклу.
– Ты пришла брать интервью у убийцы, – пожимает она плечами. – Если мы поменяемся ролями, то убийцей станешь уже ты.
Она склоняет голову к правому плечу, взгляд ее становится хитрым.
– Ты тоже кого-то убивала, Регина?
Во рту Регины пересыхает.
– Отвечайте на вопросы, мисс Свон! – велит она надменно, пропуская мимо ушей неприятную реплику.
– Можешь звать меня Эммой, – великодушно разрешает Свон, но Регина не собирается пользоваться этим великодушием.
– Отвечайте на вопросы, мисс Свон, – повторяет она чуть тише и ловит себя на том, что снова принюхивается.
Это невозможно.
Совершенно невозможно.
Но ей до дрожи в коленях хочется узнать, чем пахнет Эмма Свон.
Они долго смотрят друг на друга сквозь разделительное стекло, и Свон торжествующе улыбается в момент, когда Регина понимает, что ей не хватит двух часов.
Ей придется выбить второе свидание.
Ей придется это сделать.
========== Глава 2 ==========
– Это совершенно необходимо.
Регине приходится врать, глядя шефу прямо в глаза. Ложь в ее умелых словах изворачивается немыслимым образом и становится абсолютной правдой. А потом Регина добавляет немного правды изначальной:
– Меня досматривали так долго, что я и половины вопросов задать не успела!
Она не успела спросить практически ничего, но шефу об этом знать необязательно: он и так почти сдался. Немудрено: такое интервью случается раз в сто лет, и шанс выпал именно их газете. Провала никто не допустит. Но игра есть игра, и в ней – свои правила.
– Ладно, – бурчит шеф. – Ты не представляешь, Миллс, как мне придется прогнуться…
Он тоже лжет. Никаких лишних прогибов: люди из правительства сами заинтересованы в том, чтобы осветить дело Эммы Свон. Возможно, они надеются, что репортеру она сообщит больше, чем им. Регину мучительно занимает вопрос, разрешены ли пытки во внутреннем министерстве штата Мэн. Но она всегда может спросить, не так ли?
К своему образу для второго свидания с Эммой Свон Регина подходит тщательнее обычного и останавливает себя в момент, когда красит губы яркой красной помадой. Зачем? Кого она собирается этим впечатлить? Убийцу? У нее нет ответов. Она просто хочет выглядеть хорошо – словно это настоящее свидание. С настоящим альфой.
Досмотр в тюрьме снова занимает непристойно много времени, но Регина готова. Кроме того, сегодня ей выделили не два, а четыре часа: очевидно, начальство тюрьмы оценило, как долго Эмма Свон может играть в гляделки, а затем и в молчанку.
Цок-цок-цок – эхо разносится по пустому коридору, отражается от стекол, перекрывающих камеры, и возвращается обратно.
Регина немного возбуждена, но считает, что это хорошо для дела. Статьи всегда выходят лучше, когда в них вложены эмоции. А рядом со Свон эмоции почему-то отказываются засыпать. Возможно, это действительно к лучшему.
На подходе к уже знакомой камере Регина невольно принюхивается и тут же одергивает себя. Сколько можно забывать о том, что это тюрьма, а не заведение для одиноких, где можно подобрать себе пару на ночь или две? Никаких запахов. Никаких прикосновений. Только взгляды, ведь от них ничего не случится. По крайней мере, с Региной не случается. Да она и не позволит чему-то пойти не так, а на крайний случай всегда есть охрана.