В жизни Регины такое возбуждение впервые. Она много слышала о нем, читала и, конечно, надеялась, что однажды испытает, но родители говорили ей, что такое возможно только с соулмейтом, однако Эмма Свон уж точно не ее соулмейт. Возможно, что для нее пары и вовсе никогда не найдется. Но если она обычная бета, то почему же столько омег на ее счету?
Воспоминание о том, что Свон – убийца, приходит неохотно, словно пробиваясь сквозь туман, и Регина вынуждена признать, что сейчас ей все равно. Когда она шла сюда впервые, то была преисполнена негодования и осуждения, теперь же ей не хочется ни негодовать, ни осуждать. Ей хочется раздвинуть ноги и пригласить Эмму Свон сделать с ней все, что той только заблагорассудится. Возможно, именно запретность связи с убийцей и подогревает возбуждение.
Регина издает нервный вздох и берется за блокнот. Карандаш застывает над чистой страницей.
Что она может написать? В камере нет ничего необычного, да и не должна она заставлять читателя испытывать жалость к убийце. Но что тогда?
«Я не знаю, чего ждала, – пишет она правду, решая, что всегда сможет потом исправить, – но это просто комната. А в ней – просто женщина, которая совершенно не выглядит страшной…»
Буквы выходят кривыми, а предложения не сочатся сарказмом, к которому давно привыкли поклонники творчества Регины Миллс. Но сейчас нет никакой возможности придерживаться излюбленного стиля. Она все исправит. Обязательно исправит. Нужно только дождаться окончания цикла.
– Что ты хочешь сделать со мной?
Прозвучавший вопрос застает Регину врасплох. Она роняет карандаш и торопливо нагибается за ним, стремясь скрыть моментально покрасневшее лицо. Ей прекрасно известно, что Свон наблюдает, и потому она поднимается быстрее, чем могла бы.
– Что, простите? – глухо переспрашивает она, не веря ушам. Что она хочет сделать? Перед внутренним взором мелькает разобранная постель, два голых тела, сливающиеся в экстазе, простыня, покрытая густыми соками, и запах…
Регина сбивается с мысли и моргает.
Запаха нет. Она не может представить его. Она не знает, чем пахнет Эмма Свон.
Сегодня Регина надела брюки, и это хорошо, потому что смазка ее столь обильна, что не удерживается внутри: большая капля принимается стекать по внутренней стороне бедра. Регина закусывает губу; ее колотит от невозможности прямо сейчас, в этот момент, рвануть на себе одежду и отдаться женщине, не встающей со стула. Женщине, которая уверенно говорит:
– Ты течешь. У тебя начался цикл.
Регина знает, что Свон не может учуять ее. Она убеждена, что держит себя в руках. Но как же так получается, что пара слов выворачивает ее наизнанку и заставляет изнывать от нестерпимого желания, утолить которое можно лишь единственным способом?
– Да, – сознается Регина до того, как понимает, что делает. Она колеблется, однако все же делает один шаг, приближаясь к Свон. Надежда на неработающие глазки и микрофоны становится сильнее, как и возбуждение, волнами прокатывающееся по телу. Регину трясет, она думает, что может потерять сознание прямо сейчас. Об интервью она уже давно забыла.
– Ты никогда не испытывала такого раньше, – Свон все еще полностью уверена в своих словах, и Регина покорно соглашается с ней:
– Да.
Даже если бы она хотела поспорить, то не стала бы. Не с чем тут спорить: она на самом деле никогда не ощущала себя так. Все внутренности ее расплавились и обжигающей струей пролились в пах, где пульсируют теперь приливной волной, толкающей Регину по направлению к Свон. Похоть сводит с ума, сносит голову, высушивает рот и томит грудь. Регина ловит себя на движении руки вниз, как если бы она имела возможность прямо сейчас удовлетворить себя и немного остудить пыл. Ей стыдно, но не потому, что она хочет секса – ни альфы, ни омеги не могут сдерживать себя в полной мере во время цикла, – а потому, что она хочет его здесь и сейчас, забыв о долге перед шефом и читателями.
– Иди сюда, – говорит Свон, и Регина идет, будто загипнотизированная. Что делает с ней эта женщина? Почему она делает это с ней?
Регина не помнит ни об охранниках, ни о видеокамерах с подглядывающим Спенсером, когда останавливается в шаге от Свон, разглядывающей ее жадно и нетерпеливо. Руки сами поднимаются, и Регина усилием воли заставляет их вернуться на место. Свон улыбается.
– Что ты хочешь сделать со мной? – повторяет она старый вопрос. На этот раз Регина ей отвечает:
– Я хочу… твои волосы. Распустить.
Она хочет этого с первой их встречи, и Свон кивком головы призывает ее подойти поближе. Регина уже не колеблется: зов плоти затмил собой все остальное, остались одни инстинкты, и только отсутствие запаха еще позволяет как-то удерживаться в означенных рамках. На негнущихся ногах Регина преодолевает оставшееся расстояние, затем очень осторожно освобождает волосы Свон из тугого плена и едва ли не кончает, когда понимает, что они жестки настолько, насколько она себе это представляла. Почему-то это безумно заводит – простое касание. Регина на мгновение прикрывает трепещущие веки, а когда открывает их снова, то видит, с какой понимающей ухмылкой смотрит на нее Свон.
– Что ты разрешишь потрогать у тебя взамен? – спрашивает она, и Регине кажется, что голос ее чуть дрожит. Но, должно быть, это всего лишь обман слуха из-за того, что они по-прежнему находятся в стальном мешке.
Регина запускает пальцы в волосы Свон, гладит их, чуть цепляет, ерошит, наслаждаясь прикосновениями, а потом резко склоняется и целует Свон, забираясь языком ей в рот, елозя им по зубам. Ей абсолютно все равно, что за ними наблюдают, она хочет использовать полученный шанс на все сто процентов. Свон подается ей навстречу, жадно отвечая на поцелуй, облизывает ее губы, кусает их – несильно, но ощутимо, – играет с языком, издает непонятный звук.
Регине не хватает прикосновений. Она двигает бедрами, она хочет, чтобы ее смяли в объятиях, чтобы бросили на пол, чтобы взяли как можно скорее, чтобы погас на какое-то время невыносимый огонь между ног. Но Свон все еще прикована к «липкому» стулу, и нет никакой возможности освободить ее от него.
С пылающими и искусанными губами, с мокрыми насквозь брюками, со сбитым дыханием, Регина заставляет себя оставить Свон и едва ли не падает – с такой силой тело реагирует на прекращение касаний.
– Вернись, – велит ей Свон, и Регина готова послушаться, когда слышит громкий щелчок. В тот же момент Свон напускает на себя безразличный вид, будто и не она только что тяжело дышала и смотрела голодными глазами. Регина вытирает губы дрожащей рукой.
– Что это? – вздрагивает она.
– Включились камеры.
– Они были выключены? – облегчение по силе своей сравнимо с оргазмом.
Свон кивает. На мгновение в ее взгляде проблескивает сожаление.
– Свидание окончено, – бормочет она и закрывает глаза. Регина, не желая верить, что нужно уходить, отчаянно смотрит на ее распущенные волосы, которых только что касалась. Наверное, нужно стянуть их обратно, чтобы никто не догадался. Но уже поздно: открывается дверь, и Регине только и остается, что поспешно поднять с пола оброненный блокнот.