БР: Кстати, я вот что вспомнил. Каков на сегодня лучший послужной список для поэта? Вы знаете хороших поэтов, преподающих в колледже? Вы бы посоветовали молодому парню поступить в колледж, заработать степень и преподавать?
БУК: В старину я бы сказал — нет. Но теперь, похоже, на кафедрах английского завелась новая порода, они очень хорошие писатели. Удивительно. Почти все — преподы с пылу с жару. Я знаю одного, его зовут Бикс Блауфусс. Печатался в «Лаф литерари». Преподает английский и очень хорошо пишет. Еще один преподает в колледже штата Калифорния в Лонг-Бич — Джеральд Локлин[64].
БР: Он будет в первом номере нашего издания.
БУК: Он очень хорош.
БР: Да, мне тоже так кажется.
ДЖО: А Хиршмена[65] вы знаете?
БУК: Да, знаю. Он раньше английский преподавал.
ДЖО: В Лос-Анджелесском университете.
БУК: У него очень разные работы. Меняет стили. Вот смотрите: Локлин одевается в рвань, больше похож на студента, чем на препода, и все равно очень человечный. И Локлин, и Блауфусс.
БР: То же самое можно сказать?
БУК: Ну. Они очень вольные. Скорее студенты, чем преподаватели. И очень человечные, но я обоим говорю: «Ребята, они до вас доберутся, и это, знаете ли, только начало. Вы поосторожнее, не лезли бы вы в кампусную политику, чтоб вас новая ситуация не заглотила».
БР: Они могут как бы в расплав уйти…
БУК: В расплав, да, метко сказано. Но они еще на месте. Так что пока не виновны.
БР: Карл Шапиро — по-моему, он написал статью в «Лайбрари джорнал», которую потом цитировала «Л.-А. таймс». Он считает, что студенты не читают теперь, как раньше читали, в прежнем поколении, и…
БУК: Он не читает или студенты?
БР: Студенты.
БУК: Ну, он, наверное, об этом знает больше меня.
БР: А вы чувствуете, что студенты столько не читают?
БУК: Наверное, да. У меня есть друг, Стив Ричмонд, так он хотел попробовать — мы с ним писали стихи на щитах. Семь футов на три с половиной. Подвешивали их на веревках. Но он очень странный парень. Я как-то вечером проходил мимо его лавчонки — шел к моей детке, — и он эти щиты снял. Идея была в том, чтобы снова заставить людей читать — сделать покрупнее и полегче, чтоб видно было. Но он очень переменчивый. Он эти щиты сорвал. Не знаю, что с ними потом сделал — сжег или в океан рыбам пустил.
Стив Ричмонд
БР: А у него лавчонка до сих пор?
БУК: Ага, только пустая, там ничего нет. Очень странный он…
БР: А я-то надеялся заскочить и поглядеть на нее.
БУК: Ричмонд к тому же вполне себе писатель. Или раньше был — сейчас мало пишет.
БР: Раз речь зашла о вашем ребенке…
БУК: Ей шесть — она не от миллионерши.
БР? Как ее зовут?
БУК: Марина. Я посвятил ей одну свою книгу.
БР: Она хочет стать поэтом — или поэтессой?
БУК: Надеюсь, что нет.
БР: Что вы думаете о нынешней поэтической сцене — вообще и местной?
БУК: Ну, на этой стадии существования для творчества время очень плохое. Делается очень мало. Все пересохло, период ничегонеделанья. Гигантов нет — нет никакой силы — вообще нуль. Нигде нет мощи. Вот как я это чувствую.
БР: Уорд С. Миллер, руководитель Английского отделения Университета Редлендз, говорит, что в Южной Калифорнии изобилие материала. «Я знаю множество писателей, кое-кто неплох», — сказал он мне, а среди его студентов «есть десяток нынешних и прежних, которые пишут просто блистательно».
БУК: Я никак не могу согласиться. Мне кажется, время сейчас очень пустынное. У нас всегда были гиганты, понимаете, — даже сравнительно недавно. Когда я был пацаном, лет двадцати, всегда было к кому тянуться — Хемингуэй, У. X. Оден: этот до сих пор жив, только больше не пишет. В общем, всегда где-то были гиганты. Ты брал «Поэтри Чикаго», и тебя по-настоящему приподымало. Т. С. Элиот был в самом расцвете — всегда рядом была какая-то мощь. А теперь, боже мой, оглянитесь — все вяло, не на кого смотреть снизу вверх, ничего нет…
БР: Может, здесь чуточку вступает ностальгия, как думаете?
65