— То есть… я постараюсь сказать по-простому. В деревне некоторые чувства гипертрофированы, и зависть к соседу душит деревенского жителя, и он, в отличие от горожанина, не может с ней справиться?
— И горожан душит, но они рассредоточены. Если вы на тех же своих интеллектуалов предвзято посмотрите — они люди отшлифованные, умеют взять себя за горло, но зависть никуда не девается.
«А-ня-ня-ня», — подходит к нам ребенок.
— А ну-ка брысь отсюда, — коротко и спокойно говорит ему Фигль-Мигль.
Ребенок, осторожно переваливаясь с ноги на ногу, уходит.
— А если прославится кто-то рядом со мной? — спрашиваю я.
— Ну… у вас такой добрый вид.
— А вы?
— А я и так лучше всех. Кому мне завидовать?
— Значит, люди отшлифованные, которые умеют в себе задавить…
— Не показывать.
— …не показывать зависть, — для них она может стать толчком к бегу вперед?
— И для отшлифованных, и для неотшлифованных. Когда я говорю «отшлифованных», то имею в виду тех, кто умеет держать себя в руках и не перекашивается мордой при чужих успехах… Я не хочу так уж уничтожать современное крестьянство, то, что от него осталось. Мне, наверное, понравилось бы быть помещиком. Но, с другой стороны, зачем такая ответственность?
— Но вы же выбрали этику ответственности…
— Но не до таких же пределов! Чтобы жить в деревне, нужны деньги и характер.
— Но какими бы ни были крестьяне, как только их начинаешь уничтожать, к ним сразу просыпается непереносимое чувство жалости.
— Жалость — вредное чувство. Его тоже нужно душить. Сострадание нужно чувствовать, но только по делу.
— После того как он спьяну сожжет наш дом, потом протрезвеет, и мы с ним поговорим…
— Может, он и сам сгорит ко всеобщему благу.
— Но неужели мы не найдем слов, чтобы с ним поговорить?
— Об этом вам надо было с Ильей Пономаревым разговаривать. Он же вообще не думает о таких вещах. Хотя должен.
— А вы думаете, можно говорить с человеком, который тебя не понимает?
— Он не понимает, потому что вас не слушает, а не слушает, потому что не считает нужным.
— Вопрос о социальных сетях, — говорю я, хотя знаю, что она не пользуется ни интернетом, ни мобильным телефоном. — Современная молодежь, ну, многие из… рассматривают сети как ступеньки к вершине лестницы, на которой можно обрести власть…
— Вы имеете в виду лестницу в общественном мнении?
— Общественное мнение сейчас очень высоко поднимает.
— Только в их собственных глазах, видимо.
— Вы отшельник. Вы не можете судить.
— Ух ты…
— Так же ими воспринимаются и добрые дела, особенно работа не месте трагедии, которую можно широко осветить в соцсетях и пожать плоды в виде общественного признания. Я хочу сказать, что… — Я умолкаю: к нам снова подходит ребенок.
— Сейчас камни кидать буду, — спокойно говорит Фигль-Мигль, а я смеюсь. — Ну-ка брысь! С детьми надо жестко, чтобы место свое знали. Что это за дела такие?.. Это вы у нас в подвижники скоро отправитесь. Ваша ошибка в том, что к слову «человек» вы относитесь с преувеличенным почтением. Надо наоборот: «Не убил на месте? Спасибо тебе». В людях очень мало чего-то хорошего. Оно есть и иногда проявляется, но если вы будете пристально так всматриваться, то вот этот хороший порыв будет задавлен последующей бодягой с лайками, и вы только разочаруетесь. А если вы принимаете это как данность, вы будете радоваться каждый раз, когда встретите по-настоящему хорошего человека. Понимаете? Если ты готов к плохому, ты больше ценишь хорошее. Но вы хотите понять, откуда это. Как откуда? Это современная эпоха, когда человек описался от радости, поняв, что кому-то интересен и может выложить себя на всеобщее обозрение, и это будут комментировать. О людях надо думать плохо, пока они вам не докажут, что они хорошие.
— Я думаю, что наоборот.
— Вы к вашей профессии как-то странно подходите. Человек должен быть понаглее, побезнравственней, тогда он журналист.
— Будь я понаглее и побезнравственней, вы бы сами не захотели со мной разговаривать.
— Это был бы другой разговор. И ваши репортажи были бы другими. Да, тогда бы мне не пришло, наверное, в голову с вами говорить…
— Вы преувеличиваете мои заслуги. Я не такая уж и мягкая. Мне просто приходится сейчас такой быть, потому что вы хотите быть жесткой.
— Я добрая, что вы! Фигль-Мигль добрый.
— Я это знаю.
— Вы устали?
— Нет. А знаете, о чем я думаю? Вы же понимаете, что вы не понравитесь читателю?
— Ну как же? А мой великий ум?..
— Вы думаете, за ум нравятся?