Ни один из этих четырех методов не гарантирует спасения от одиночества. Их эффект заключается не в устранении одиночества, а в уменьшении страха перед ним: только тогда можно относиться к другим с взаимным уважением.
По-китайски «одинокий» – ту. Это интересное совпадение. Слово «ту» иногда используют в китайском языке для обозначения слабости, когда речь идет о человеке, ведущем себя своенравно, вразрез со здравыми принципами, но его же используют и для восхваления даосского мудреца и его права действовать независимо, быть в одиночестве, потому что он знает, что делает: «Только тот, кто разбирается в людях и духах, способен действовать в одиночку».
Однако для ясных мыслей и для того, чтобы знать, куда идти, нужен стимул, который дают другие люди; спасти от разочарования может только знание предыдущего опыта человечества. Завоевав право быть одиноким, быть исключением из обобщений (которое порой еще опаснее для свободы, чем обобщения), освободившись от стереотипа, что люди обречены на страдание от одиночества, можно перевернуть его с ног на голову. Сделай так, и одиночество станет приключением. Как найти компаньонов для своих приключений – тема следующей главы и еще нескольких.
Глава 5. Как появились новые формы любви
Первая в мире детская революция разразилась во Франции в 1990 году. Простыми уличными демонстрациями около 100 тысяч подростков сумели заставить правительство выделить 4,5 миллиарда франков. Ни одно движение взрослых никогда не добивалось триумфа так быстро и безоговорочно. Школьные учителя протестовали на протяжении десятилетий, но тщетно. Медсестры, хоть и обладали властью над жизнью и смертью, не смогли добиться забастовками таких же результатов. Но дети не испытывали ни благодарности, ни эйфории.
Мандарин Мартинон считалась лидером лионских школьников. Журналисты были поражены тем, что хрупкая шестнадцатилетняя блондинка вызывала такой страх у чиновников, но со своей стороны она видела, что правительство боится ее и ее друзей. Политики, которые пытались польстить детям, приглашая их в министерства и даже в президентский дворец, выглядели жалко: их речи, по ее словам, были «очень хитрыми, создавали впечатление, что они все понимают, но нас не обмануть…» Каждый из детей по отдельности, возможно, поддался бы давлению; но вместе они отвергли эту риторику как демагогию. Политики не глупы, считает Мандарин, но они интриганы и стремятся действовать исподтишка. Среди них нет ни одного, кто «воплощал бы мои идеалы. Мне будет трудно голосовать, когда я получу право на это». Прежде всего дети были полны решимости не поддаваться на манипуляции политиков и даже своих старших товарищей в университетах, с которыми они старательно избегали объединяться. Они хотят, чтобы их мир оставался независимым, потому что альтернатива, предлагаемая взрослыми, уже не привлекает их.
Будучи провинциалкой, Мандарин с подозрением относится к Парижу, возмущаясь тем, что парижские дети считают, будто могут говорить от имени остальной Франции. Как жительница рабочего пригорода Виллербан, она возмущена претенциозностью богатой лионской буржуазии. Ни при каких обстоятельствах она не потерпит никаких группировок, которые пытаются навязать ее движению свои идеи. Она повторяет, что является представителем, а не лидером, принимающим решения; ее единственная цель – дать всем школам возможность самим решать, как вести дела.
Ибо эти дети по духу уже не дети. Их спины сгорблены, как у старых мудрецов, от памяти обо всех неудачах их родителей и предыдущих поколений. В них было вложено столько знаний, что они мало чем способны искренне восхищаться. Все предыдущие революции – так говорят учебники истории – заканчивались катастрофой. Восстания в Восточной Европе выявили трагические проблемы: «Мы слишком много знаем о мире. Мы утратили свою идеологию; мы знаем, что ее уже невозможно заставить работать в реальной жизни». Зарубежных примеров для подражания, подобных Китаю и России, уже нет. Мандарин бывала в Англии, но она показалась ей «слишком респектабельной»; в США «еще хуже».
У нее лично есть некоторые идеалы: равенство превыше всего, демократия тоже, следует сопротивляться угнетению со стороны государства, но сохранить его роль в культуре и телевидении. Она за демилитаризацию, но без отмены армии. Она хочет помочь бедным, выступает за инновации, но одновременно боится перемен и сомневается, хотят ли их другие. Она не пытается убедить или переубедить кого-то. В ее школе создаются комитеты для скромного обсуждения того, какие изменения внести в бюджет школы и какие права должна иметь каждая группа внутри нее; единственная цель – превратить школу из фабрики по подготовке к экзаменам в «место для жизни». Школа стала для детей вторым домом; они принимают ее, как принимают свой собственный дом; все, чего они хотят, это попытаться сделать ее максимально полезной.