Это же надо — попасть в ссылку, в сущности, домой, в «гнездо, из которого улетают птицы», как с любовью говорил о Кокушкино отец Ульянова-Ленина. К тому же, там уже находилась его сестра Анна, которая тоже поплатилась за распространение листовок. Хотя — поплатилась ли?
Писатель Николай Григорьев о Кокушкино писал так:
«После ухода Александра Дмитриевича (отца матери Ленина — Б. О.-К.) в отставку вся семья перебралась в Кокушкино. Деньги на покупку этого именьица удалось раздобыть с большим трудом. Здесь их встретил совсем другой мир. Уж на что нешумный город Пермь, а тишина над речкой Ушней оказалась ни с чем не сравнимой.
Совсем рядом две деревни: русская и татарская, да и само Кокушкино крестьяне часто называли по-татарски — Янасала.
Дети скоро перезнакомились с ровесниками в обоих поселках. Отец деятельно устраивался на новом месте. Нужно было вскопать и засеять большой огород, развести цветники.
По утрам Александр Дмитриевич принимал больных крестьян. Маша ему помогала. Когда отец уезжал, она понемногу заменяла его. Подруг у нее в деревнях нашлось много. Она учила их грамоте, собирала на святках ребятишек, играла им на рояле, пела с ними, запоминая местные песни. Читала зимними вечерами».
Сестра Ульянова-Ленина Ольга не без восхищения описывала дорогу в Кокушкино, которая «большею частью шла между хлебными полями; рожь уже колосилась; она была очень густа и высока, так что весело было на нее смотреть. Иногда дорога шла лесом, и вместо яркого солнечного света, трещанья кузнечиков, пенья птиц внезапно наступали мрак и тишина, которые особенно усиливались в глубине леса…».
В общем, если разобраться, попал Ленин не в ссылку, а на курорт.
Другое дело, что ему претило заниматься деревенской работой, да и не умел он ничего делать, поэтому и «печи всегда топились плохо», «дымили напропалую», «в коридорах было сыро», «дуло из щелей». Но в этом царское правительство винить трудно.
И тут сразу же невольно начинаешь думать о том, как же сам Ленин, «самый человечный», — разбирался со своими оппонентами, куда он их «ссылал», когда пришел к власти.
В одном из писем Троцкому он писал-спрашивал: «Если наступление начато, нельзя ли мобилизовать еще тысяч 20 питерских рабочих плюс тысяч 10 буржуев, поставить позади их пулеметы, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича?»
До такого «метода воспитания» царское правительство вряд ли додумалось бы.
Осенью 1888 года Мария Александровна добилась того, что Владимиру разрешили жить в Казани. Нужно было продолжать образование, а в Казанский университет дорога закрыта.
Симбирский дом продали. Близился конец Аниной ссылки. Где-то следовало «осесть». Мать начала хлопотать о покупке хутора, втайне надеясь, что сельское хозяйство займет детей. В мае переехали в Самару. Хутор и лошадь Буланку купили в пятидесяти верстах от города у разорившегося золотопромышленника Сибирякова.
Сельским хозяйством Дети не занялись, но как дача Алакаевка оказалась замечательной. Степной воздух. Тишина. Старый запущенный сад уступами спускался к большому ручью. Сразу появились любимые уголки, почти как в Симбирске: Олин клен, Анина березовая аллея и «зеленый кабинет» Володи в самом отдаленном углу, где он устроил и гимнастику — рэк. В десяти минутах ходу от дома — пруд с купальней, как в Кокушкине. Невдалеке — Муравельный лес, подальше — Гремячий. В скромном, маленьком доме без веранды, на крытом крылечке поставили обеденный стол. Вечерами у зажженной лампы занимались. В комнатах свет не зажигали, чтобы не налетела мошкара. На столе появлялось молоко и серый пшеничный хлеб — ужин семьи.
Мать добилась Митиного перевода в Самарскую гимназию. Он был тихий мальчик, немного вялый, мечтательный, исполнительный, аккуратный. Красивый. Очень походил на деда Бланка.
Скромно отпраздновали свадьбу Ани и Марка. У них образовался кружок осевших под Самарой «неблагонадежных», среди которых Володя сразу нашел друзей.
О жизни Ленина на хуторе Дмитрий Ульянов так рассказывал:
«Мы жили в небольшом деревянном доме, к которому примыкал густой, запущенный сад, отделенный от поля рвом. В северо-западном углу сада был «Володин уголок» — деревянный столик и скамья, укрепленные в земле; этот уголок был весь в зелени, и солнце почти не заглядывало туда. Около столика Володя очень скоро протоптал дорожку в 10–15 шагов, по которой часто ходил, обдумывая прочитанное. Обычно около девяти часов утра он приходил сюда с книгами и тетрадями и работал до двух часов без перерыва. В течение пяти лет, с 1889 по 1893, это был настоящий рабочий кабинет Ильича. Занятия были настолько систематичны, что я с трудом могу вспомнить утро, когда он не работал там. Шагах в пятнадцати от столика он устроил себе гимнастику, как он называл — рэк. Это нечто вроде трапеции, только без веревок, круглая, неподвижно укрепленная на двух столбах палка. Владимир Ильич любил в те годы упражняться на рэке; он его устраивал из кленовой, хорошо оструганной палки и укреплял на высоте около сажени так, чтобы, поднявшись на носки, едва касаться палки концами пальцев. Небольшой прыжок… Хватает палку руками, подтягивается на мускулах, забрасывает ноги вперед и ложится на палку животом.