«Увидала я Владимира Ильича на масленице. На Охте у инженера Классона, одного из видных питерских марксистов, с которым я года два перед тем была в марксистском кружке, решено было устроить совещание некоторых питерских марксистов с приезжим волжанином. Для ради конспирации были устроены блины. На этом свидании, кроме Владимира Ильича, были: Классон, Я. П. Коробко, Серебровский, Ст. Ив. Радченко и другие; должны были прийти Потресов и Струве, но, кажется, не пришли. Мне запомнился один момент. Речь шла о путях, какими надо идти. Общего языка как-то не находилось. Кто-то сказал — кажется, Шевлягин, — что очень важна вот работа в комитете грамотности. Владимир Ильич засмеялся, и как-то зло и сухо звучал его смех — я потом никогда не слыхала у него такого смеха:
«Ну, что ж, кто хочет спасать отечество в комитете грамотности, что ж, мы не мешаем».
Кстати, о «знаменитом» ленинском смехе.
Бертран Расел неоднократно отмечал: «Он много хохочет, сначала его смех кажется дружелюбным и веселым, но постепенно мне стало как-то не по себе».
А. Стасова писала: «Часто на заседаниях ЦК можно было слышать взрывы громкого хохота».
Некоторые врачи считают, что этот смех — один из симптомов маниакального состояния, ажиотации Ленина.
«Злое замечание Владимира Ильича было понятно, — продолжает Крупская. — Он пришел сговариваться о том, как идти вместе на борьбу, а в ответ услышал призывы распространять брошюры комитета грамотности.
Потом, когда мы близко познакомились, Владимир Ильич рассказал мне однажды, как отнеслось «общество» к аресту его старшего брата. Все знакомые отшатнулись от семьи Ульяновых, перестал бывать даже старичок-учитель, приходивший раньше постоянно играть по вечерам в шахматы.
Эта всеобщая трусость произвела, по словам Владимира Ильича, на него тогда очень сильное впечатление.
Это юношеское переживание, несомненно, наложило печать на отношение Владимира Ильича к «обществу», к либералам. Он рано узнал цену всякой либеральной болтовни».
Здесь Крупская попала в точку: Ленин, действительно, до самой смерти Помнил обиды, и при первом удобном случае не упускал вылить на обидчика очередной ушат грязи. Нередко по поступкам нескольких человек он судил о целой партии. Он как бы примерял чужие рубашки на себя, и если они ему не подходили, винил в этом их хозяина, обрушивая на него и насмешки, и злость.
Вот и здесь, не с иронией, а с ядовитой ненавистью: «Ну, что ж, кто хочет спасать отечество в комитете грамотности, что ж, мы не мешаем».
И кто это — мы? Уже тогда Ленин очень часто начал «путать» «я» и «мы», личное и общественное.
Крупская продолжает;
«На «блинах» ни до чего не договорились, конечно. Владимир Ильич говорил мало, больше присматривался к публике. Людям, называвшим себя марксистами, стало неловко под пристальными взорами Владимира Ильича.
Помню, когда мы возвращались, идя вдоль Невы с Охты домой, мне впервые рассказали о брате Владимира Ильича, бывшего народовольцем, принимавшем участие в покушении на убийство Александра III в 1887 г. и погибшем от руки царских палачей, не достигнув еще совершеннолетия.
Владимир Ильич очень любил брата. У них было много общих вкусов, у обоих была потребность долго оставаться одному, чтобы можно было сосредоточиться. Они жили обычно вместе, одно время в особом флигеле, и когда заходил к ним кто-либо из многочисленной молодежи — двоюродных братьев или сестер — их было много, у мальчиков была излюбленная фраза: «Осчастливьте своим отсутствием».
И вот здесь мне хочется вернуться к своему разговору с немецким историком Генрихом Вельскопфом, о котором я писала в самом начале книги.
Так вот Генрих тогда сказал мне, пожав плечами:
— Между прочим, Ленин характером весь в отца вышел. Может быть, и за женщинами так же гонялся, если бы так не увлекался книгами. Впрочем, знаешь, говорят, что Ленин был гомосексуалистом. Доказать это, конечно, никто не доказал, но причин для таких слухов тоже хватает.
— Неужели? — не выдержала я.
— Говорят, он никогда не относился к Крупской как к женщине. А лишь как к товарищу по борьбе. Никогда не обнимал ее при людях. И так далее. Зато от своего старшего брата Александра просто с ума сходил. Точно женщина от мужчины. Они даже спали часто в одной кровати.
А уж когда брата не стало… Он превратился в маньяка, который жаждет чужой крови. Он обвинял в его смерти чуть ли не весь мир. Другого такого близкого человека он, похоже, найти себе уже не мог… ты понимаешь, в каком смысле, да?
— Да, — тихо сказала я.
— Вот, и от этого он мучался всю свою жизнь. Впрочем, возможно, это не больше, чем слухи, так что относись к этому соответственно.