Кроме того, он много работал в тюрьме. Там было подготовлено «Развитие капитализма в России». Владимир Ильич заказывал в легальных письмах нужные материалы, статистические сборники. «Жаль, рано выпустили, надо бы еще немножко доработать книжку, в Сибири книги доставать трудно», — в шутку говорил Владимир Ильич, когда его выпустили из тюрьмы. Не только «Развитие капитализма» писал Владимир Ильич в тюрьме, писал листки, нелегальные брошюры, написал проект программы для первого съезда (он состоялся лишь в 1898 г., но намечался раньше), высказывался по вопросам, обсуждавшимся в организации. Чтобы его не накрыли во время писания молоком, Владимир Ильич делал из хлеба маленькие молочные чернильницы, которые — как только щелкнет фортка — быстро отправлял в рот. «Сегодня съел шесть чернильниц», — в шутку добавлял Владимир Ильич к письму».
В общем, что ни говори, о такой тюрьме можно было бы только мечтать: кормят (похоже, на воле-то Ленин не сильно увлекался едой, раз получил язву желудка), шпики по пятам не ходят. Да и Крупская в рот не смотрит, думать не мешает. Книги — пожалуйста. Бумага — пожалуйста. И никаких лишних забот.
Все бы ладно, только опять вспоминается, как же сам Ленин относился к «политическим», которых уже сам сажал после революции. Да если бы только сажал!
Почти сразу же после октябрьского переворота были ликвидированы почти все судебные учреждения. «Врагами народа» объявляются крестьяне, которые имеют «излишки хлеба». Спекулянты расстреливаются на месте.
В ноябре 1917 года, по инициативе Ленина, образовывались Революционные Трибуналы, которые сначала состояли из семи человек, а затем и вообще из трех.
9 августа 1918 года Ленин посылает телеграмму в Нижегородский Совдеп, в которой требует «…составить тройку диктаторов, навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти…
Убийства без суда и следствия — обычное явление тех лет.
А Крупская тем временем с умилением продолжает: «Но как ни владел Владимир Ильич собой, как ни ставил себя в рамки определенного режима, а нападала, очевидно, и на него тюремная тоска. В одном из писем он развивал такой план. Когда их водили на прогулку, из одного окна коридора на минутку виден кусок тротуара Шпалерной. Вот он и придумал, чтобы мы — я и Аполлинария Александровна Якубова (заметьте, он предлагал это не одной Крупской, а так же и ее подружке — Б. О.-К.) — в определенный час пришли и стали на этот кусочек тротуара, тогда он нас увидит. Аполлинария почему-то не могла пойти (или не захотела? — Б. О.-К.), а я несколько дней ходила и простаивала подолгу на этом кусочке (возможность вырасти в глазах Ленина более чем прекрасная — Б. О.-К.).
Что собой представляли тогдашние «предварилки», можно прочитать и в воспоминаниях Кржижановского:
«К концу зимы 1895 года,— писал он,— тучи явно сгущались надо нами. Хуже всего было то, что шпионская слежка приобретала временами до некоторой степени загадочную форму. Выходишь из дому, стараясь замести за собой следы по всем правилам конспирации, и вдруг на каком-нибудь отдаленном этапе своего пути внезапно видишь, как из-под земли выросшую фигуру явно выслеживающего шпика. Впоследствии при наличности таких примет мы, конечно, поступали гораздо более практично: меняли паспорта и район действия. Но в те времена мы были еще неискушенными новичками.
Прибавьте к этому еще и естественный задор, который так влечет к отважным операциям прямой лобовой атаки и с такой неохотой считается с компромиссами, идущими от «холодного разума».
Так или иначе, но 8 (20) декабря 1895 года, глубокой ночью, мы очутились в том своеобразном здании на Шпалерной улице, которое именовалось «предварилкой» (Дом предварительного заключения). В стенах этого дома нам предстояло провести целых 14 месяцев. Переход от активной революционной деятельности к мучительному режиму абсолютно одиночного заключения с томительными мыслями о злоключениях близких лиц и с весьма невеселыми перспективами на ближайшее будущее, конечно, не мог быть легким.
Двоих из нас это заключение сломило навсегда: А. Ванеев получил жесточайший туберкулез, скоро сведший его в могилу, а П. Запорожец захворал неизлечимой формой мании преследования. Для меня лично и для большинства других товарищей неоценимым спасительным и подкрепляющим средством была дружба с Владимиром Ильичем. Несмотря на крайне суровый режим тогдашней «предварилки», нам все же удалось при посредстве тюремной библиотеки и при посредничестве лиц, приходивших к нам на свидание, вступить в деятельные сношения друг с другом…