В село Шушенское, где жил Владимир Ильич, мы приехали в сумерки; Владимир Ильич был на охоте».
Можно представить себе состояние женщины, которая перлась к нему через всю страну, а он даже не соизволил встретить ее! Как же так?
Да очень просто, если допустить, что Ленин рассчитывал, что к нему едет фиктивная жена.
Но не только этому удивилась Крупская.
«Наконец вернулся с охоты Владимир Ильич, — пишет она в своих воспоминаниях. — Удивился, что в его комнате свет. Хозяин сказал, что это Оскар Александрович (ссыльный питерский рабочий) пришел пьяный и все книги у него разбросал».
Как видно, скучать ссыльным здесь не приходилось.
Кстати, рассказывают, как тот же Оскар Энгберг, первый раз в жизни напоил Ленина, который, как известно, был ярым трезвенником, но перед Энтбергом никто еще устоять не мог. Не устоял и Владимир Ильич, вождь мирового пролетариата, и после нескольких «чуть-чуть» начал на всю деревню распевать революционные песни, представляя собой довольно комичное зрелище. Увидев на дороге молодую женщину, громко и не совсем внятно сказал, покачиваясь:
— А ничего бабенка, а, товарищи? С такой можно и не только революцию делать!
И зашелся мелким хохотом.
Правда, больше пьяным Ленина здесь не видели.
Дальше Крупская рассказывала:
«В Шушенском из ссыльных было только двое рабочих — лодэинский социал-демократ, шляпочник, поляк Проминский с женой и шестью ребятами и путиловский рабочий Оскар Энгберг, фин по национальности. Оба — очень хорошие товарищи. Проминский был спокойным, уравновешенным и очень твердым человеком. Он мало читал и не много знал, но обладал замечательно ярко выраженным классовым инстинктом (как известно, социал-демократам были нужны не столько умные люди, сколько «товарищи» «с инстинктом». Б. О.-К). К своей верующей тогда еще жене он относился спокойно-насмешливо (наверное, это Крупская считала вполне нормальным в семье? — Б. О.-К.). Он очень хорошо пел польские революционные песни… Дети подпевали ему, присоединялся к хору и Владимир Ильич, очень охотно и много певший в Сибири. Пел Проминский и русские революционные песни, которым учил его Владимир Ильич. Проминский собирался назад в Польшу на работу и погубил несметное количество зайчишек, чтобы заготовить мех на шубки детям».
О «зайчишках» Крупская пишет без малейшего намека на жалость, на сожаление. Впрочем, такая подруга как раз и была нужна Ленину, чудак он, что еще сомневался.
«Другой рабочий, — продолжает Крупская, — Оскар, был совсем иного типа. Молодой, он был сослан за забастовку и за буйное поведение во время нее. Он много читал всякой всячины, но о социализме имел самое смутное представление. Раз приходит из волости и рассказывает: «Новый писарь приехал, сошлись мы с ним в убеждениях». — «То есть?» — спрашиваю. «Да и он и я против революции». Мы с Владимиром Ильичем так и ахнули. На другой день я засела с ним за «Коммунистический манифест» (приходилось переводить с немецкого), и, одолев его, перешли к чтению «Капитала». Зашел как-то на занятия Проминский, сидит и посасывает трубочку. Я предлагаю какой-то вопрос по поводу прочитанного. Оскар не знает, что сказать, а Проминский спокойно так; улыбаючись, ответил на вопрос. На целую неделю бросил Оскар занятия. Но так парень хороший был».
Можно только посмеяться с потуг Крупской, да, если разобраться, кто его знает, чего больше в этом эпизоде — смешного или грустного.
«Больше ссыльных в Шушенском не было, — рассказывает дальше Крупская. — Владимир Ильич… пробовал завести знакомство с учителем, но ничего не вышло. Учитель тянул к местной аристократии: попу, паре лавочников. Дулись они в карты и выпивали. К общественным вопросам интереса у учителя никакого не было.
Был у Владимира Ильича один знакомый крестьянин, которого он очень любил, Журавлев. Чахоточный, лет тридцати, Журавлев был раньше писарем. Владимир Ильич говорил про него, что он по природе революционер, протестант. Журавлев смело выступал против богатеев, не мирился ни с какой несправедливостью. Он все куда-то уезжал и скоро помер от чахотки.
Другой знакомый Ильича был бедняк, с ним Владимир Ильич часто ходил на охоту. Это был самый немудрый мужичонка — Сосипатычем его звали; он, впрочем, очень хорошо относился к Владимиру Ильичу и дарил ему всякую всячину: то журавля, то кедровых шишек.
Через Сосипатыча, через Журавлева изучал Владимир Ильич сибирскую деревню. Он мне рассказывал как-то об одном своем разговоре с зажиточным мужиком, у которого он жил. У того батрак украл кожу. Мужик накрыл его у ручья и прикончил. Говорил Ильич по этому поводу о беспощадной жестокости мелкого собственника, о беспощадной эксплуатации им батраков (о том, что воровать — это очень плохо, почему-то не сказал ни слова! — Б. О.-К.).