Когда я плюхнулась на подушку рядом с Френсисом и запах его тела, давно нуждающегося в приеме ванны, окутал меня, я подумала: «Не хочу быть здесь», – и восприняла эту мысль как симптом не отпускающего меня чувства потери. Я заставила моего бедного мужа вылезти из кровати и пойти в ванную комнату, поменяла белье, выкинула все мятые салфетки, протерла прикроватный столик, липкий от пролитых лекарств. Каждую использованную салфетку, каждую складочку на наволочке, каждый стаканчик с остатками какого-нибудь снадобья я воспринимала как личное оскорбление, поэтому боролась с ними, не щадя себя. Ударилась мизинцем левой ноги, ударилась голенью правой, наконец, вытащила Френсиса из ванной и надела на него свежую светло-синюю пижаму. Его лицо и шея цветом напоминали хорошо проваренного лангуста. Я злобно смотрела на него, укладывая под одеяло, но, к счастью, он проявил полное безразличие к моим взглядам. Вызванная гриппом высокая температура туманила глаза, и ему хотелось только одного: чтобы его наконец-то оставили в покое. Я вышла из спальни, сама приняла ванну, и, когда чистила зубы, в голове вертелась еще одна строчка из Элиота: «Я измерял свою жизнь кофейными ложечками». Мне хотелось плакать и хотелось петь. Должно быть, начиналась истерика. Как всегда, я положила кольцо на раковину около кранов и сразу же вспомнила цвет глаз мужчины. Дверца маленького тайника во мне, запертая на семь замков, приоткрылась, сам тайник вдруг запульсировал от напитывающей его энергии. И зубная щетка, елозившая по зубам, не могла свести эту пульсацию на нет.
По возвращении в спальню еще одна фраза из Элиота заставила меня рассмеяться: «Но Дорис, завернувшись после ванны в полотенце, входит, шлепая босыми ногами, несет нюхательную соль и стакан бренди». Я спросила Френсиса, не хочет ли он выпить бренди, и мне очень не понравилось, когда он ответил, что нет.
– Господи, Дилис. – Голос у него был такой несчастный. – Ты пытаешься меня убить?
– Не говори глупостей! – отрезала я без всякого сочувствия.
– Ты только что накормила меня таблетками, – вздохнул он, покрывшись испариной. – Множеством таблеток. Возможно, они прикончат меня и без помощи бренди.
Он говорил правду. Я дала ему лошадиную дозу парацетамола. И наверное, не стоило добавлять к таблеткам стакан бренди. Но извиняться я не собиралась.
– Я лишь цитировала Элиота, – строго ответила я. – Расслабься.
Предлагать больному гриппом расслабиться – все равно что посоветовать подняться с кровати и пойти на прогулку…
– Мне сейчас не до поэзии, – раздраженно бросил Френсис. – А от газированной воды я бы не отказался.
– О, Френсис, бренди тебя не убьет.
– Я в этом не уверен. Судя по моему самочувствию, я уже умираю.
– Тогда, может, выпью я.
– Пей.
Вот я и выпила.
На наших лицах читалось удивление, пока я сидела на краю кровати и маленькими глотками пила бренди. Мы оба удивлялись, зная, что я ненавижу этот напиток. Когда нашу собаку переехал автомобиль, кто-то из соседей дал мне бренди. Я механически выпила, и меня тут же вырвало. После чего на дух не переносила. Да только в этот день, в поезде, белый рыцарь принес мне стаканчик бренди, и я покорно его выпила. А потом скорчила такую гримасу, что он рассмеялся. И от этого смеха я почувствовала себя очень молодой. Точно дала смерти в зубы. Я провела со смертью почти весь день, но потом убежала от нее. «Видишь? – словно говорила я. – Я еще не готова к встрече с тобой».
Недоумение Френсиса, несмотря на слабость, которую он испытывал, реализовалось в словах:
– Но тебе же не нравился вкус.
– Я терпеть не могла запах, – ответила я.
– Но запах и есть вкус, – промямлил он.
Конечно же, его слова соответствовали истине. И запах этот еще вчера вызывал у меня такое отвращение, что в рождественский пудинг я добавляла ром. А сегодня сидела на кровати, пила бренди маленькими глоточками и чувствовала, как приятное тепло разливается по телу. Хотя бренди и не был единственной тому причиной. Удовольствие я растягивала как могла.
– Поторопись, – с раздражительностью больного бросил Френсис. – Я хочу погасить свет.
– Ну хорошо… я только спущусь вниз и допью бренди там. Не возражаешь?
– Между прочим… – Голос его совсем ослабел. – Звонила Джинни. Хотела узнать, в порядке ли ты.
– Чтобы насладиться моим горем, – с несвойственной мне злобой фыркнула я.
На лице его отразилось отчаяние, я уж подумала, что сейчас он накричит на меня или расплачется, грипп – очень депрессивная болезнь, но потом он нежно мне улыбнулся и попросил извинить его. Сказал, что думал только о себе. Предложил вновь сесть на кровать. Спросил, как прошли похороны Кэрол. А я, терзаемая угрызениями совести и довольная тем, что все вернулось на круги своя, ответила, что все прошло хорошо.
– А наши цветы?
– Лучше не было.
Потекли слезы. Он сжал мне руку. Но его была такая горячая и потная, что я убрала свою и вытерла глаза.
– Жаль, что меня там не было. – Его голос дрогнул. Когда мы подписывали карточку к цветам, он удивил меня, написав: «Френки». – Мне она всегда нравилась.
– Ты ей тоже.
Но руку в прежнее положение я не вернула. Отказывалась она вновь касаться руки Френсиса. Он, конечно же, этого не заметил.
– Все прошло замечательно, – продолжила я. – Как она и хотела.
– Жаль, что я не смог пойти на похороны.
– Мне тоже жаль. Жалела я об этом? И да и нет.
Если б он пошел, все осталось бы как прежде. И всем было бы легче.
Но он не пошел, и я отдавала себе отчет: что-то переменилось. И перемены эти вели к усложнению жизни.
Я посмотрела на него. Он напоминал доверчивого ребенка. А я видела себя медсестрой, которая говорит: «Больно не будет». Хотя знала, что боли не избежать.
– Как ты добралась домой? – Он провел горячей рукой по моей щеке, добрый и любящий муж, лежащий с температурой под сорок и на полдня отданный заботам невестки, помешанной на здоровой пище и природных лекарствах. Я уже собиралась ему обо всем рассказать, так, чтобы причинить минимум боли, но с губ сорвалось: «О… нормально». Я поняла, что полностью излила душу незнакомцу и более не нуждалась ни в чьем сочувствии.
Френсис, расслабленный ванной, беседой с ночной медсестрой и таблетками, прошептал:
– Допивай бренди и ложись. – После чего заснул. Я допила, а потом лежала без сна. Выпила уж третью двойную порцию бренди, хотя раньше не могла удержать в желудке даже одну, и не провалилась в пьяный сон! Я отнесла сей феномен к переживаниям этого долгого дня. Решительно отставила в сторону переживания… и все равно не заснула. Более того, сна не было ни в одном глазу.
Наконец выскользнула из кровати и босиком, как Дорис, пошлепала к телефонному справочнику. Поиск человека по телефонному справочнику – верный признак того, что он тебе понравился. Со мной такое случалось лишь однажды: в одиннадцать лет я попыталась найти телефон Томми Стила, проживавшего в Бермондси.
Его звали Мэттью Тодд, и жил он около Паддингтона.[19] Это все, что я узнала. Он работал в приюте для бездомных, пока тот не закрылся, и ездил в Бристоль, чтобы узнать, не удастся ли найти там аналогичную работу. Другими словами, он был безработным. Он так и сказал, чтобы у меня не осталось никаких сомнений, а потом, когда я маленькими стаканами пила первую порцию бренди, улыбнулся и добавил:
– И что с того?
«Это же замечательно, – подумала я. – Быть безработным и не стыдиться этого». Поэтому брякнула:
– Я тоже. Временно. – И рассказала о моих контактах с институтом Фогаля[20] и выставке в Стэпни,[21] в организации которой я принимала участие. – Я сделала все, что хотела. И поняла, что пора уходить.
– Иногда ты действительно знаешь, когда надо уйти, – изрек он.
20
Институт Фогаля – организация, существующая на деньги благотворительных фондов и занимающаяся просветительской деятельностью.