— Мэри, я готов, — известил ее Кейн.
— Я сейчас.
Мэри достала из вечерней сумочки маленькую косметичку, ловким движением подрисовала контуры глаз, придав им миндалевидную четкость, и бросила на свое отражение последний довольный взгляд. Она жаждала щедро наградить своего возлюбленного, спасшего ее из пут ложной необходимости притворяться не той, какая она есть на самом деле.
Из скрытых за драпировкой динамиков вкрадчиво зазвучала вязь арабских напевов, когда Мэри ступила из ванной в спальню. Этот знойный мотив заставил ее вспомнить уроки восточных танцев, которые она посещала, живя в Лондоне.
— Хочешь, чтобы я станцевала для тебя? — спросила она низким голосом, преображаясь на глазах.
Ее бедра привели в движения золотые монеты, и они зазвенели в унисон музыке. Украшения на руках вторили этому разноголосому пению. Природная экспрессия сорвала оковы сдержанности с ее сластолюбивого тела.
— Ты — ведьма, — очарованно признал Кейн.
Она тряхнула головой, разметав волосы, и взглянула на него глазами, источавшими жар соблазна. Огни свечей в марокканских светильниках кидали пестрые блики на ее извивающееся тело. Нарастающий ритм первобытного танца приближал экстаз единственного зрителя. Он видел, что она не таится в своем чувства, целиком вверяя себя в его руки. Отчаянно и безоглядно, потому что у такой страсти не может быть изнанки. Это разоблачающая страсть.
Мэри остановилась в некотором отдалении. Ее бедра продолжали мерно вращаться, взгорье живота вздрагивало от тугих волн.
— Иди ко мне, — подозвала она Кейна, усевшегося на край постели.
— Я думал, ты будешь танцевать для меня.
— Все мои танцы для одного тебя.
Она сама подошла к нему ближе, затейливо поиграла пальчиками в месте его давешнего укуса. Он остро почувствовал: чтоб наблюдать ее танцующей, необходимо обладать большой выдержкой. Но в мыслях он уже владел ею. Он с трудом взял себя в руки.
— Все мои ночи для одного тебя, — продолжала вещать Мэри глубоким голосом.
Выписывая гибкими кистями витиеватые узоры, она подняла над головой руки, соединив их в запястьях подобно лебединым крыльям, и изогнула тело в пульсирующую дугу, откинув назад свободные пряди густых волос. Он поцеловал согнутое колено выставленной вперед ноги и задержал дыхание, когда она застыла в этой невероятно красивой позе, прежде чем вновь пуститься в порывистое кружение под нарастающие вихри яростной музыки. Свечи источали дурманящий аромат, голова кружилась от запахов, диких плясок, от переполнявшего плоть желания.
Когда головокружение прошло, он увидел ее танцующей с расстегнутым лифом и со сведенными у груди ладонями. Полумрак шатра лестно выписывал ее едва прикрытые сочные груди, ложась глубокими тенями в потных ложбинках. Она разняла руки и неуловимым движением потянула за тонкий шелковый шнурок на бедрах, легкое покачивание которых скинуло полупрозрачный шелк шальвар. Не прерывая танца, она все ближе приступала к нему, неотрывно наблюдая за его лицом и красноречивом напряжением чресл. Она бесстыдно выставляла себя, наслаждаясь своей грацией и красотой. Она игриво подергивала плечами в ритм мелодии, позволяя бретелькам сползать все ниже, все сильнее приоткрывая грудь. Наконец лиф скользнул с плеч, обнажив набухшие соски. Обнаженная, в вуали, открывающей лишь глаза и подчеркивающей их блеск, Мэри закрутилась в бешеном темпе адской музыки. Не отводя от нее взгляда, Кейн скинул с себя остатки одежды.
— Потанцуй со мной, — призвала она охрипшим голосом.
— Но я голый, — неуклюже замялся он, смущенный ее колдовской дерзостью.
Не дожидаясь, когда Кейн присоединится к ней, Мэри приблизилась к нему. Обхватив руками его голову и прижав ее к себе, она стала приподнимать Кейна. Но, привстав, он обхватил ее талию и увлек за собой в постель.
Уткнувшись при падении ему в пах, она поцеловала его истомившуюся плоть. Он стал ласкать ее тело, еще дышащее неистовыми ритмами танца. Кейн мог уже сейчас завершить этот танец безумным экстазом, но они оба любили сладкие муки ожидания. Она всячески приближала его к соитию, на что он насмешливо спросил:
— Ты куда-то спешишь, любимая?
— Да… Нет, — прошептала она, целуя его грудь. — Я могу ждать тебя вечно.
Но он уже проник в средоточие ее жара и обильно оросил его нектаром.
Какое-то время они лежали неподвижно, в сладкой опустошенности. Затем Кейн запустил руку под матрас и извлек из-под него несколько бархатных лент. Обхватив ее левую стопу, он поцеловал лодыжку и оплел ее лентой.
— Кейн, что ты делаешь?
— Наблюдай.
То же самое он проделал с другой ногой и, прикрепив концы лент к изножию кровати, удовлетворенно посмотрел на распростертое перед ним тело. Она подняла бедра навстречу его алчному взгляду. Он с наслаждением медлил, зачерпывая из корзинки охапки лепестков цвета молодой крови и всю ее ими осыпая.
Лепестки на ее возбужденной груди лежали невероятным грузом. Он увлажнил ее затвердевшие соски и подул на них. Холодный воздух вызвал в ней дрожь, и от странной боли, наполнившей разгоряченное тело, Мэри впилась в его спину острыми ногтями. Она приподнялась, и лепестки осыпались. Он укоризненно посмотрел па нее и. надавив на плечи, вновь уложил на спину. Затем собрал разбросанные лепестки и украсил молочно-белую кожу алым орнаментом. Когда кропотливый труд был завершен, он разглядывал ее неспешно несколько секунд, пристроившись, меж ног.
— Раскройся, — приказал он.
Ее ноги были связаны, и она, не сумев их раскинуть, пальцами раздвинула края русла, зажатого меж чресел и наполненного влагой. Разверстая глубь звала проникнуть в себя. Но Кейн продлевал пытку.
— Оставайся так, — велел он ей, обрамляя склоны русла ароматными лепестками.
Обхватив уступчивые бедра и опалив своим жарким дыханием трепетавшую плоть, впился в нее языком. Мэри, извиваясь всем телом, ответила прерывистыми стонами.
Измученная, она сомкнула веки, судорожно выгнув шею. Ее плечи, приподнятые над постелью, и вздымающаяся грудь с пунцовыми сосками покрылись испариной.
Кейн безжалостно продолжал пытать ее, неотвратимо приближая развязку, и отпрянул, когда она была уже близка, наблюдая ее чувственные терзания.
— Умоляю, — простонала женщина.
Он стиснул зубами ее пульсирующую завязь, и она яростно взвыла от боли и наслаждения, сотрясаясь всем телом.
Кейн накрыл ее своим пылающим торсом, и она нетерпеливо изогнулась ему навстречу. Его горячий рот соединился с ее спекшимися губами.
— Я не узнаю тебя, — призналась Мэри и, нащупав его неудовлетворенную плоть, отерла мягкой подушечкой пальца росинку, слизнула ее и попросила:
— Отвяжи мои ноги.
— Люблю, когда ты вся передо мной.
— Обещаю, тебе понравится то, что я задумала.
Он сорвал ленточки с ее лодыжек. Освободившись, она тут же с силой швырнула его лопатками на подушки. Стоя рядом на коленях, она обильно усыпала его воздетую плоть алыми лепестками. Затем легкими прикосновениями влажного языка стала ласкать ее, дразня и играя. Наигравшись, горячими губами надежно завладела ею, нагнетая напряжение. Но Кейну иначе хотелось взойти на вершину близости. Насладившись нежностью ее губ, он уложил Мэри вместо себя среди нагретых подушек и вторгся в нее.
Мэри неистово извивалась. Их руки, ноги переплетались между собой. Вбирая друг друга, они не могли насытиться. Они свились в один клубок, который, казалось, уже не распутать. Тяжелое дыхание остывающих тел, затерянных в мятых подушках, колыхало огоньки догорающих свечей. Веретена ярких вспышек кружились в прикрытых глазах. Звенящие токи крови рвали мембраны сосудов. Наконец они пресытились неистовыми ласками.
Избегая касаться друг друга телами и взглядами, они, изнеможенные, смаковали горькое блаженство порознь. Между ними лежала тяжелая плотная тень невысказанного признания.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Мэри оставалось удивляться тому, как быстро их общие будни приобрели предсказуемость и размеренность. Кейн не меньше восьми часов в день проводил у компьютера и в телефонных разговорах, управляясь с многочисленными клиентами. В четыре пополудни он приезжал в особняк Дювалл. Наряду с Мэри он взялся курировать ее благотворительные проекты. К ее удовольствию, ради посещения местного ежегодного бала, учрежденного филантропами города, он отложил деловую поездку в Нью-Йорк.