Маркиз представил нас графине Румянцовой[16], матери знаменитого фельдмаршала, которая в восемьдесят лет пользуется цветущей старостью, радуясь успехам своего сына и внука[17]. Мы были представлены также двум графиням Чернышевым (женам Ивана и Захара), мужу последней из них, и всем фрейлинам[18].
Затем мы присутствовали при орденском обеде в тронном зале, причем Императрица и все участвовавшие были в костюмах, присвоенных ордену — зрелище очень внушительное. За обедом играла музыка и превосходно пел один кастрат.
Обедали мы у графа Лясси. Как только я вошел, хозяин отвел меня в сторону, чтобы сообщить, что он получил письмо от де-Вержена, в котором министр говорит обо мне с большим интересом. К этому Лясси прибавил, что я могу распоряжаться его домом как своим собственным и что он готов мне служить чем может. Это мне доставило большое удовольствие, так как Лясси самый лучший из здешних представителей дипломатического корпуса и я именно имел в виду сойтись с ним. Он обладает благородной внешностью, умом, непринужденностью в обращении и весьма вежлив.
Императрица его очень любит.
После обеда мы представлялись наследнику и его супруге[19]. Великий князь мал ростом и худ, но весьма недурен. Фигура у него детская, а манера держаться такая, какая бывает у очень молодых людей, не отвыкших еще слушаться советов своего учителя танцев. Великая княгиня не показывалась, потому что ей сегодня, из предосторожности, пускали кровь, она беременна.
Бал начался по прибытии Императрицы; открыл его великий князь. Ее Величество, посмотрев несколько минут на танцующих, села играть в карты. Между прочим она тут же обручила девицу Волконскую[20] с князем Голицыным. Церемония обручения состоит в том, что жених с невестой меняются кольцами, причем Императрица сама снимает и надевает последние на их пальцы. Я танцовал с очень хорошенькими фрейлинами, Бибиковой[21] и Бутурлиной. Они принадлежат к числу тех 12–15 фрейлин, которые живут при дворе и содержатся в большой строгости, с тех пор как одна из них забеременела от английского посланника. Вообще фрейлины получают по 2000 р. в год, а при выходе замуж 20 000 приданого. Кроме фрейлин, при дворе есть еще статс-дамы; они замужние и носят на груди портрет Императрицы, а фрейлины — шифр. Эти знаки достоинства даются им на всю жизнь.
Понедельник, 11.
День отправки депеш; я шифровал одну. Маркиз обедал у графа Лясси, где должен был быть и Иван Чернышев, но Императрица оставила его обедать у себя. Он входит в милость и, по слухам, может заменить Панина. У нас обедал Мартин, при котором Розуа устроил сцену Фортэну и Сен-Полю, очень над ним насмехавшимся. Я забыл упомянуть об этих господах, в общем они добрые и милые люди, но Фортэн немножко ветрен. Сен-Поль был секретарем при шевалье д'Эгремон[22], в Германии и де-Вержен рекомендовал его маркизу.
После обеда мы делали визиты Потемкину, графине Румянцевой и проч. Затем маркиз и Пюнсегюр отправились в Вокзал, а я вернулся домой, лег в постель и с, удовольствием читал письмо Клемана к Вольтеру. Ложась я слышал, как Розуа поет и хохочет с теми самыми господами, которые смеялись над ним за обедом. Чем больше я на него смотрю, тем более убеждаюсь в его низости и иезуитизме.
Вторник, 12.
День сцен и переворотов. Утром я был у маркиза для того, чтобы поговорить о предполагаемой чахотке у моего камердинера, вследствие которой последнему воспрещен вход в посольство, что его, конечно, очень огорчает, так как неприятно же считаться зараженным. Маркиз отвечал, что ему действительно противно видеть моего лакея, потому что Розуа считает его больным. Я воспользовался упоминанием о Розуа и сообщил маркизу, что он то именно и виноват во всем, так как изобрел болезнь моего лакея из мести, в чем сам сознавался управляющему Дюрана, говоря, что намерен мстить этим своим спутникам. Для того, чтобы установить этот факт окончательно, я просил маркиза пригласить Розуа, и я при нем повторю свои обвинения. Маркиз не согласился. Тогда я стал описывать ему этого человека как низкого, фальшивого, бесхарактерного шпиона, лишенного всякого образования и пользовавшегося техническими выражениями, чтобы пускать ими пыль в глаза и проч. и проч. Этот длинный обвинительный акт, подкрепленный фактическими доказательствами, не понравился маркизу.
Он слушал меня с видимой досадою и я должен был уйти, сказав на прощанье, что желал бы ему убедиться в справедливости моих слов, но на это не рассчитываю и очень жалею, что человек, всеми презираемый, пользуется его доверием. Розуа входил во время этого разговора, но маркиз его выслал, не смотря на мои просьбы. Выйдя от маркиза, я застал Розуа в зале, и сказал ему, что желал бы иметь его свидетелем моего разговора с посланником и прошу верить, что все мною сказанное последнему готов повторить, когда угодно.