Понедельник, 23. — К брату.
Трудно маркизу поправиться; его мучат последствия лихорадки: боли в желудке и общее недомогание, которое мешает выздоровлению. Здоровье де-Шимэ тоже не вполне восстановилось, но он все-таки решил уехать.
Был у графа Лясси, который принял меня очень хорошо. Говорили о де-Верженне, кредит которого, по словам графа, растет. Затем перешли к пяти новым адъютантам императрицы. Говорят, что их выбирал Потемкин, чтобы доставить удовольствие ее величеству. Вот трогательная заботливость!
Заезжал с визитом к Зиновьевой, брат которой тоже адъютант, но не застал их дома, а встретился с Леруа, который дал мне мемуар о финансах России, написанный кажется Бахманом, для графа Герца (Goertz)[159].
Вторник, 24. — К брату.
Дела становятся интересными, мой друг: гр. Панин выходит в отставку, и говоря с кем-то о своих бесплодных попытках, сказал: «Погодите, дела не могут оставаться в таком положении». И действительно, при дворе все недовольны. Великий князь, у которого нет денег, со злобою смотрит на безумную щедрость матери к ее фаворитам. Его полк готов произвести государственный переворот, но для того, чтобы задумать и выполнить этот переворот нужен человек, обладающий хорошей головою. Один только кн. Репнин годился бы на это дело — он тоже очень недоволен. Мы будем смотреть на происходящие без особенного интереса, потому что я недостаточно политик, чтобы желать совершения больших преступлений из-за малых выгод.
Среда, 25. — К брату.
Мы были правы, мой друг, опасаясь аббата Дефоржа и его происков: он уже успел добиться изгнания Сен-Поля. Впрочем, это большое счастье для последнего, так как он только терял здесь время, и ничего бы не получил через маркиза, подозрительность которого охлаждает и ум и душу. Сен-Поль надеется найти место у де-Ля-Хузя (de-la-Houze)[160], в Гамбурге, а это пост очень интересный в торговом отношении.
Принц де-Шимэ собирается ехать на воды, в Карлсбад. Мне кажется, что он недоволен маркизом, так как говорит, что ничего не понимает в его политике; да это и не удивительно. Поведение аббата и доверие к нему маркиза сердит де-Шимэ, и не одного его конечно.
Уверяют, что шведский король, в сопровождении Бецкого, был с визитом у г-жи Рибас. С трудом верю такой странной выходке, но считаю ее возможною. Рибас все более и более купается в грязи. С тех пор как Перре вышел из кадетского корпуса, его всеми мерами стараются очернить. Распространился слух, что один из учителей видел его ночью, в саду Корпуса; но этот самый учитель, на совесть, публично отрекся от такого показания, и подал в отставку. Некий Греа (Great), правая рука Рибаса, предлагал даже этому учителю 600 р. за свидетельство против Перрэ. Скажи, мой друг, в какой еще стране можно видеть подобные ужасы? И этому Рибасу вверяется воспитание молодых дворян России! Хорошие надежды на будущее! Если бы все подвиги этого поганого итальянца стали известны императрице, вот была бы буря! Но у низких, грязных негодяев есть своя звезда.
Вечером, я был в одном городском саду, который почему-то называется итальянским (?), хотя в нем нет ни зданий, ни станций, вообще ничего итальянского. Просто несколько аллеек, расходящихся лучами, небольшая оранжерейка и цветнички, а на самом конце — маленький домик, в котором продаются стеклянные вещи, очень плохенькие.
Четверг, 26. — К брату.
Сегодня праздник, мой друг, и аббат Дефорж, по обыкновению, захотел служить обедню. Назначена она была к 101/2 часов, а начали в 11. Де-Шимэ, раздосадованный опозданием и продолжительностью богослужения, ушел не дождавшись конца, а за обедом сделал довольно резкую сцену аббату. Последний промолчал, но он это припомнит и отмстит за себя маркизу, который продолжает хворать, что меня во многих отношениях беспокоит. Если он не поправится, то должен будет просить отпуска или выйти в отставку; тогда я остаюсь поверенным в делах. Но в таком случае я боюсь, что останется и аббат, такой любитель писать доносы, сплетничать и интриговать. Кроме того принц де-Шимэ тоже не хочет уезжать до выздоровления маркиза и я думаю, что он метит на место посланника. Вот будет забавный посланник!
Граф Панин завтра положительно уезжает и не вернется раньше конца осени. Думаю, что он не особенно покоен. Графу Брюлю, который, не получая никакого назначения, собирался уехать, он сказал: «Подождите, подождите, дела должны измениться, они не могут так идти». Из пяти новых адъютантов один подает большие надежды; это — Левашов, он очень умен.