С 9 по 12.
Из Смоленска мы выехали в пять часов утра, тоже под гром пушек — честь, которая оказывается обыкновенно послам, но не вредит и посланникам. Во всяком случае она доказывает вежливость обывателей Смоленска и служит для нас хорошим предзнаменованием.
Три последние дня мы ехали не останавливаясь и ничего необыкновенного не произошло. Страна теперь опять стала похуже, много необработанных земель, мало селений и домов. Да и холод начинает быть чувствительным — видно, что мы подвигаемся к северу.
С 12 по 26.
В Москву мы приехали в 101/2 часов вечера, сделав громадный круг по этому дьявольски большому Городу, который при лунном свете, показался мне чрезвычайно безобразным. Сомневаюсь, чтоб и днем он был красивее.
Прием, оказанный нам г. Дюраном[7], был более чем холоден. Я полагаю, что Дюрану надоело ждать маркиза, а так как последний и сам был ни любезен, ни разговорчив, то двум нашим министрам, через четверть часа, не об чем было больше и разговаривать. Хорошо, что ужин выручил их из затруднения и пришел на помощь нашему отчаянному голоду. По окончании ужина, заговорили о сне и мы с Пюнсегюром были очень удивлены, узнав, что нам отведено помещение верстах в трех или четырех от дома, занимаемого начальством. Карета, однакож, была готова, и люди г. Дюрана проводили нас в какой-то не то кабак, не то вертеп, в котором не оказалось ни одной кровати. Некий Дофинэ, содержатель этого трактира, дал нам из милости матрасы, на одном из которых я и растянулся не раздеваясь. Положим, я был привычен спать таким образом, но все же не ожидал от маркиза такой забывчивости. Было бы несколько вежливее с его стороны позаботиться о наших нуждах или хоть предупредить нас заранее. В этом и заключается настоящая вежливость, а не в том, чтобы пропускать вас первым в дверь, что маркиз постоянно делает. А когда заговоришь о кровати, то он весьма тонко замечает, что «в армии еще хуже бывает».
С приезда сюда, у меня не было времени хорошенько анализировать различных лиц, с которыми я познакомился. Первый из них г. Дюран. Он мне показался тонким наблюдателем, с первого взгляда оценивающим людей, и я сильно ошибаюсь, если он не успел уже оценить нашего маркиза. Секретарь его, Мальво, не глуп, и под холодной, вежливой внешностью скрывает свое тщеславие и желание быть тонким; но мне не нравится фатовской оттенок всех его речей. Он претендует на звание секретаря посольства, чего на самом деле нет. За обедом я видел некоего князя Одоевского, который, как большинство русских, отличается официальной вежливостью; в сущности это пустой, фальшивый и не пользующийся уважением человек. Он — хозяин дома, в котором живет Дюран и будет жить маркиз де-Жюинье.
Приходил Ролэн, француз, гувернер пажей, хотя и не говорит по-русски. Это — добрый и забавный малый, игрок и болтун. Говорят, что он приехал в Россию искать место повара; прожив тридцать лет, он, должно быть, умел себя вести и порядочно нажиться: большого богатства не нажил, но пользуется достатком и ведет приятную жизнь.
Первым иностранным посланником, которого я видел, был граф Сольмс[8]. С виду холодный и простодушный, он однакож очень хитер; за пятнадцать лет пребывания в России он научился русскому языку, что дает ему возможность выходить в различные кружки. Он — кавалер прусского ордена Черного Орла и русского — Александра Невского.
Очаровательный человек, который не долго здесь останется, это великий гетман, граф Браницкий[9]. Удивительно любезен; говорит о женщинах, о делах, об удовольствиях, как настоящий француз, и при том светский человек. Это один из тех милых прожигателей жизни (roues), которых все так любят! Граф Браницкий приехал сюда по делам[10] и я уверен, что он их успешно кончит: такие люди как будто созданы для этой страны.
Общественных развлечений в Москве немного. Есть комическая опера, не особенно важная, хотя театральный зал хорош. Я там видел Юлию, сыгранную довольно плохо. Есть талантливый актер, по имени Дюгэ, также как и актриса м-м Дефуа, с которой он живет. Прежде они играли в Брюсселе. А помимо их двух, талантливых актеров мало. Тоже можно сказать и о m-me Pincemaille, которая, однакоже, высока, молода и красива.
9
Франциск-Ксаверий, впоследствии женившийся на племяннице Потемкина, Александре Васильевне Энгельгардт, и окончательно продавшийся России.