Наверно, несчастье предков передается по наследству... Хоть я ненавижу политику и политиков, шарахаюсь от всего политического и мечтаю о нормальной человечьей жизни, все равно — ничего хорошего. Меня каким-то непонятным, совершенно фантастическим образом вдруг оставляют без кола без двора, без постоянной работы. Несмотря на диплом в кармане, я превращаюсь в безработную, как и многие выпускники нашего вуза (оказывается, дипломы нам выдавали только «свободные», без гарантии на трудоустройство). В стране не было безработицы, но были безработные. В стране были законы, которых не было... И вообще это была страна, которой не было — ведь она погибла еще до семнадцатого (революции удаются только в гиблых странах)... Не было и нет... Значит, и нас тоже нет. Хотя мы — вот они, мы. Или мы — это какие-нибудь они?..
Мне удавалось находить временные работы, зато — «по специальности». Несколько раз даже устраивалась редактором. Это хорошо. Но — нет добра без худа, (пословица наоборот). Со мной стали случаться обмороки, приступы рвоты. Оказалось, что я беременна...
Потом были тяжелые роды, после которых меня записали в покойницы, а дочь —в Дом ребенка. Но я все же оклемалась, разыскала дочку (она нашлась в больнице, у нее было хроническое ОРЗ, и ее кололи антибиотиками)...
И нас стало двое. Это хорошо, хоть и трудно. Ночами я маршировала с орущей малышкой на руках, трясла ее, чтобы хоть как-то успокоить. А она все равно кричала, икала и срыгивала. Несколько раз я засыпала на ходу и роняла ее...
Потом мы жили в Твери у моей тети. Позднее я получила в Москве комнату в коммуналке.
...«Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятье. Избери жизнь...» Цитата из Библии.
Жизнь, конечно, лучше. Да хоть бы и на кресте. Распятие — это, между прочим, стиль жизни.
На работу меня брали только временно, и то на самую низкую ставку. Так я узнала, что Конституция — это одно, а отдел кадров — совсем другое, ничего общего с параграфами законов не имеющее. Матерей, у которых на шее дети-малолетки, кадровики на пушечный выстрел к работе не подпускают. А особенно — одиноких матерей, которых — как собак нерезаных. При отчаянном упорстве можно найти временную работенку ненадолго... Приходилось крутиться, шустрить. Мне это плохо удавалось. Я злилась на себя, я себя ненавидела. По ночам меня били истерики.
В коммуналке кроме меня жили еще трое: две пьющие старушки и запойный парень. Это были неработающие инвалиды. Каждый жил в такой же махонькой, как моя, комнатенке. Они ладили между собой. А меня ненавидели — за балкон. Балкон был только в моей комнате. А им тоже хотелось. А у них не было. К тому же, моя комната была лучшая — в самом дальнем углу, теплая, на полтора метра больше, чем у каждого из них. Еще в квартире были большой коридор и огромная кухня в форме буквы «Г».
Мои соседи не особенно меня донимали. Наверно, потому, что я на них реагировала не больше чем на мух и тараканов (их была тьма, так как мусоропровод находился в кухне и шибко пах). К тому времени я научилась быть непрошибаемой, как динозавр. Я приспособилась ко всему, даже к своим временным работам настолько, что ухитрилась вступить (работая корреспондентом журнала «Советские профсоюзы») в ЖСК и купить двухкомнатную квартиру (на гонорар за вышедшую книгу).
...Ежевика, ты похожа на малину, ежевика,
Ты б малиною была, будь ты красной, ежевика. Ежевика, ты похожа на чернику, ежевика,
Ты б черникою была, будь ты круглой, ежевика...
...У распятых есть преимущество: крест высокий, с него обзор лучше... Не потому ли в перестроечные годы, а особенно после августовских событий все валом повалили креститься — вдруг ощутив себя распятыми и вознесенными на кресте, как на аттракционном «Колесе обозрения»? И перед всеми раскинулись необозримые исторические дали вперемежку с рекламными и эротическим клипами. И головы закружились, особенно у подростков, вконец ошалевших от эротики, пепси-колы и бизнеса. А на помойках появились целлофановые мешки с мертвыми младенцами...