– Ага. И вы тоже ирландец?
– Нет, я гасконец.
– Надо же! Мы земляки! Я тоже гасконец! Возможно, вы слышали о моем отце? Он был известным солдатом.
– Я действительно о нем наслышан, – сказал Лукас. – Именно поэтому я отговаривал моего друга скрестить с вами шпаги. Мы через многое прошли, и я не хотел бы, чтобы мой друг пал от руки сына знаменитого Д’Артаньяна. Если вы хотя бы вполовину столь же хороши, как ваш отец, то у моего друга не было бы шансов. И, в конце концов, это ведь было всего лишь недоразумение.
– Ну, по правде говоря, я пытался спровоцировать дуэль, – сказал Д’Артаньян, несколько смутившись.
– Потому что следовали совету отца.
– Точно. Он сказал, что необходимо драться на дуэлях, чтобы завоевать уважение и репутацию. Приношу вам свои извинения, месье. Мне бы не хотелось лишить соотечественника-гасконца его друга.
– Понимаю, – сказал Лукас. – В конце концов, к наставлениям отца должно прислушиваться.
– Как ваше имя, месье, могу я узнать, с кем имею честь общаться?
Лукас быстро пораскинул мозгами. Прист было английским именем, а Англия была врагом Франции.
– Дюма, – сказал он. – Александр Дюма.
– Рад с вами познакомиться, месье Дюма. Надеюсь, ваш друг не затаит на меня обиды, когда придет в сознание.
Финн застонал. И попытался медленно сесть. Трактирщик принес ему миску с водой и кусок влажной ткани. Д’Артаньян подошел и помог ему встать на ноги.
– Надеюсь, вы не ранены, сир, и что между нами не осталось неприязни. Месье Дюма все мне объяснил, и я вижу, что это все-таки было недоразумение.
– Кто? – спросил Финн.
– Он все еще не отошел, – сказал Лукас. – Наверняка ты помнишь меня, мой друг… Александра Дюма? Надеюсь, этот удар не отшиб тебе память. Оказалось, что мы с месье Д’Артаньяном земляки. Оба из Гаскони.
– Ты… Как, ты сказал, твое имя?
– Дюма.
– Я так и думал, что ты это сказал. Я просто не был уверен, что расслышал.
– Боюсь, я причинил вред его здоровью, – сказал Д’Артаньян с искренней обеспокоенностью.
– О, нет, с ним все будет в порядке, – заверил Лукас. – У ирландцев крепкие головы.
Пока Д’Артаньян помогал Дилейни встать на ноги, дверь в гостиницу отворилась, и в нее вошла толпа заливающихся громким смехом людей.
– Ты когда-нибудь видел такое животное в своей жизни? – спросил один из них, высокий, темноволосый кавалер со шрамом на щеке. – Оранжевая лошадь! Подходящий скакун для тыквы!
Д’Артаньян внезапно выпрямился, и лишенный поддержки Финн снова соскользнул на пол.
– Простите меня, – сказал Д’Артаньян, помогая Дилейни снова подняться. – Думаю, этот человек смеется над моей лошадью.
– Кто смеется над лошадью, тот смеется над ее хозяином, – сказал Лукас, вспомнив, что именно в этой таверне Д’Артаньян впервые повстречал графа де Рошфора, и что человеком, только что вошедшим с группой охранников, не мог быть никто другой.
– Вы так считаете? – сказал Д’Артаньян.
– Разве вы со мной не согласны?
– Возможно, – сказал Д’Артаньян. – Но мне бы не хотелось получить еще одно недоразумение. Без сомнения, человек сказал это просто так.
– Как это «просто так»? – спросил Лукас. – Ясно же, что он посмеялся над вами.
– Действительно? Что ж, возможно, вы правы. И все же не стоит торопиться. Посмотрите, мы сидим здесь как друзья, а еще минуту назад я был готов скрестить с вами шпаги.
– Это было совсем другое дело, – сказал Лукас. – Этот человек проявил наглость и должен быть наказан.
– Возможно, вы правы, – сказал Д’Артаньян. – И все же, мне бы не хотелось сделать поспешный вывод. Да и моя лошадь, боюсь, выглядит немного забавно.
– Что ж, я не собираюсь сидеть здесь и видеть, как моего соотечественника оскорбляют, – сказал Лукас. – Вы, сир! Вы, со шрамом.
Де Рошфор посмотрел на него.
– Да, именно вы! Над чем вы смеетесь?
– Не понимаю, почему это должно вас волновать, месье, – сказал де Рошфор.
– Тем не менее, меня это волнует, – сказал Лукас, поднимаясь. – Я слышал, что вы сказали!
– Я разговаривал не с вами, месье.
– Зато я разговариваю с вами! И мне не нравится ваш смех.
– Я редко смеюсь, сир, – сказал де Рошфор, – и сохраняю за собой привилегию смеяться, когда мне заблагорассудится.
– Ну а я, месье, не позволю ни одному человеку смеяться, когда мне это не нравится, – сказал Лукас. – Я также не потерплю, когда моих друзей делают объектами для насмешек!
– Пожалуйста, Дюма, – сказал Д’Артаньян, – нет нужды заступаться за меня, это мое дело.
– Что ж, когда вы, господа, уладите это между собой, возможно, вы просветите меня, в чем именно заключается это дело, – сказал де Рошфор.