-- Хорошо. Что ты понял.
Краткий обмен репликами двух верховых, едущих впереди повозки по узкой горной дороги под пологом Арденнского леса ошеломляющей красоты, где величественно возвышаются деревья многих пород, сосны, дубы, клёны...
На последнем обеденном привале перед границей графства на тихой мирной лесной полянке, Квентин отошёл отлить, как вдруг тишину леса разорвал дикий крик. Инстинктивно обнажив меч, рыцарь кинулся обратно к своим путникам.
Изабелла с воплем каталась по земле, держась за ногу. А остальные стояли вокруг и разглядывали её.
-- Что?! Что случилось?!
-- Дык вот... Ваша Светлость... ихняя светлость - ударивши. Ножку зашибивши.
-- Ножку?! Обо что?!
-- Да вот... об палку эту, - Зубастый Йо помахал крепким дрыном, который он подобрал пару дней назад и ошкурил.
-- Но... но как же...?
-- Торопилась. Бежала, споткнулась, упала. Сучка. Оторвала от рубахи лоскут, написала чего-то сажей из очага на последнем постоялом дворе. И сунула в торбу проезжему крестьянину. Тот из этого... Коридора. Да я углядел и спёр у раззявы деревенского. Тут показал, а она сдриснуть вздумала. Дура. У Зубастного - не бегают.
На предъявленном лоскуте нижней рубахи было слово "Adiuva", что Квентин перевёл с латинского как "Помогите!". Имя Изабелла. И герб графства.
-- И что ж теперь делать?
-- Перелом. Лубки.
Веское слово немого определило суету ближайшего часа.
Вслушиваясь в постепенно утихающие стоны пострадавшей, Квентин, хоть и презирал свинопаску, поинтересовался у немого:
-- Зачем? Зачем её так? Она же ничего худого не сделала.
-- И не сделает.
-- Но это... она, конечно, заслужила. Неблагородная самозванка. Тварь безродная, примазавшаяся. Но вот так просто сломать ногу... Ударом дубинки... Это жестоко.
-- Жестоко? В отношении Шотландии?
Воспоминание о милой родине, стенающей под пятой, уничтожило сомнения в душе голубоглазого рыцаря.
Квентин пребывал в крайней тревоге. Глупое своеволие псевдо-графини, столь свойственное всем ничтожествам, изображающим из себя нечто значимое, ставило под удар весь план. Освобождение стенающей любимой Шотландии, утрату почти возвращённого Глена. Честь дворянина, славу полководца... Даже ставшее уже привычным ощущение графского достоинства.
-- Извольте взглянуть, Ваша Светлость. Наложено, примотано. Пошевели пальцами, сучка. Извольте видеть - шевелятся. А бегать не будет.
Цепкий взгляд голубых глаз прошёлся по кулю из палок и тряпок на ноге графини. На открытом честном лице отразилось глубокое сомнение:
-- Бегать - да. Но она же писала. То послание, которое могло оказаться гибельным для нас. Правой рукой.
Чувствовалось, что это человек, бесстрашно вступающий в жизнь, полную неведомых ему зол и опасностей, для борьбы с которыми у него только и есть оружия, что живой ум и молодая отвага. Здесь живой ум вычленил возможную опасность, а молодая отвага предложила простое, но эффективное решение.
Зубастый Йо уронил челюсть.
-- Не, ну ты, бл... Сразу чувствуется дворянское происхождение. Пятнадцать поколений благородных предков... эт те не мешок мякины, эт у тя голова на плечах. Сразу просёк. Мы-то - ни сном, ни духом. Так правой, говоришь?
Тщетно рыдающая графиня молила своего законного супруга защитить её от новых мучений. Квентин, как и подобает доброму христианину и честному рыцарю, привел ей несколько цитат из "Святого Писания" по теме "воздаяние за грехи тяжкие", "жена да убоится мужа своего" и прочих благочестивых мыслей по поводу.
Бедняжку положили в повозку, её некогда белую нежную ручку, не столь давно ласкавшую герцога Саксонского на глазах его супруги, перекинули через бортик. Глухой удар давешнего дрына вызвал новый вопль боли. Тоже довольно глухой - графиньку предварительно заткнули.
Наоравшуюся, наплакавшуюся, пропотевшую, измученную графиню, с наложенными лубками, вскрикивавшую при каждом движении, переодели в её платье, положили в фургон и компания двинулась дальше.
Через пару часов они встретили в лесу аборигена. Которого графиня опознала. А он её.
С его слов, после отъезда графини в замок приехали люди опекуна - епископа Утрехта, принялись угнетать и обижать местных жителей. Потом многие уехали, увезя с собой все её вещи, а также сокровищницу и вообще - всё ценное, что нашли в замке. Сказали: для сохранения у опекуна. В замке осталось два рыцаря и десятка два слуг.
-- Они продолжают притеснять и угнетать. Обирают крестьян вашей милости. Вот если бы Ваша милость вернулась и всех этих утрехнутых выгнала, то люди очень бы благодарны были.
Изабелла охнула от незаметного тычка: