– Только без голодовок, – потребовал Колунов.
Но на его требование никто не обратил внимания.
– В чем дело? – спросил возникший перед решеткой надзиратель. Не тот, что вчера избил Самсона, другой. И в руках держал не дубинку, розги. – Почему буяните?
– Мы не виновны, – заявил Живчиков, выступая вперед и гордясь собственной смелостью. – Существует презумпция невиновности.
– И невинности, – добавила Мария. – Хотя я слышала, что сейчас и то и другое восстанавливают за деньги.
– А еще и не кормят, – пожаловался фермер.
– Потерпите. В кризис кормить предателей запрещено, – заявил охранник. – На этот счет имеются четкие инструкции.
– Мы не предатели! – заявил Рыжаков.
– А кто?! У нас благоразумных граждан в тюрьму не сажают. И прошу больше не нарушать тишину изолятора. Вам все ясно, Самсон?
– А при чем тут я? – растерялся Самсон.
– Молчать! – рявкнул надзиратель, помахивая розгами. – Еще раз тебя услышу – пропишу полсотни ударов!
– Правильно, так и надо! – воскликнул ассистент. – Их племя настоящие предатели!
– Бить я умею, не сомневайтесь. И лицензию на право физических наказаний имею, – никак не мог успокоиться надзиратель.
Пока он наводил порядок, Бюргер отвернулся, достал бумажник, вложил в паспорт несколько банкнот и сквозь решетку протянул паспорт надзирателю.
– Это мой паспорт. Посмотрите, там внутри документ, удостоверяющий мое личное благоразумие.
Надзиратель открыл паспорт, взял деньги, проверил их подлинность на свет и на ощупь, и спрятал купюры в карман.
– Документ не фальшивый. Вполне возможно, что вас задержали ошибочно. – Он открыл двери камеры и стал на пороге. – Пройдемте со мной, разберемся.
Бюргер направился к выходу, но его поймала за рукав Милочка.
– А я?!.. – вскричала она. – Вы бросаете в беде девушку, которая целую неделю любила вас?!
– Любить умеет, правда, – отбиваясь от Милочки, объяснил надзирателю Бюргер. – Очень темпераментная дама.
– Да? – заинтересовался надзиратель.
– Вы можете сами убедиться в этом! – недвусмысленно пообещала Милочка.
– Проверим. – Надзиратель выпустил Милочку, игриво шлепнув ее по заду дубинкой, и запер камеру на засов.
– Когда выйдешь, сразу иди в бордель к мадам Розе, что на углу Конюшенной, – посоветовала Мария. – Тебя туда без протекции примут.
– Дура! – крикнула Милочка, торопясь за надзирателем. – Ради свободы можно пожертвовать всем, даже телом!
– Я так и не понял, получим мы пайку или нет? – спросил Колунов, когда они скрылись из виду. Но его вопрос остался без ответа.
Молчание нарушил Маэстро.
– Самсон, – сказал он. – Никогда не соглашайтесь изменить свою жизнь.
– Вы опять о своем видении? – воскликнула Мария. – Сколько можно пугать человека?!..
– Простите, – проговорил Маэстро. – Я не собираюсь его пугать, я хочу его предупредить. Неужели вы не видите, что над ним нависла беда?
– Да, я это тоже чувствую, – Самсону было страшно. – Со мной надзиратели не так, как со всеми! А почему? В чем я провинился?! В чем?! Маэстро, вы ясновидец, должны знать! – И он разрыдался, по-бабьи горько и бесстыдно. – В чем я провинился?..
– Это уже истерика! – с нескрываемым удовлетворением воскликнул Рыжаков. – Сейчас успокою! – Он вскочил и влепил Самсону крепкую пощечину. На щеке Самсона вспухло красное пятно. – Слизняк!..
Самсон затих. В камере вновь воцарилось молчание.
7
Прошли день, ночь и еще день. Губернатор сидел в большом зале у камина и листал газеты. В газете «Новь» петитом была напечатана заметка об аресте людей на вокзале. Журналист требовал навести порядок в правоохранительных органах и защитить невиновных. Заметка заканчивалась словами: «Губернатора почему-то не тревожит нарушение прав человека в Александровске».
Французов знал эту газетенку, постоянно порочащую власть, и заметка его не удивила. Но возникла опасность, что с целью увеличения тиража эту тему поднимут и другие газеты, даже здравомыслящие.
Вольдемар Викторович вспомнил времена, когда журналист за подобную заметку мог оказаться на Колыме, вспомнил отца, постоянно повторяющего: «Везде притворяйся глухонемым», и вздохнул. Да были времена, он их еще застал, – времена запретов, дешевой водки и праздников под гармонь. Но было и хорошее. Потому и восклицали интеллектуалы на телевизионных шоу: «Ах, политехнический!..» Перебор, конечно. Но в те времена телеведущая дива постыдилась бы сказать с экрана, что галерея Уффици находится в Уфе, а Прадо – это только марка фирмы, выпускающая женские сумочки. А нынешняя без смущения несет эту глупость, сам слышал. По этому случаю даже вызвал на ковер обоих братьев Ге. Их встреча зафиксирована стенограммой.