‒ Правильно, ваш локоть в моем супе просто незаменимый ингредиент, месье, – сказал барон Сеймур и непринужденным жестом попытался вонзить вилку в названную часть тела, зависшую над его тарелкой.
– Сэр, как вы можете! Я же молюсь!
– Молитесь про себя, месье. Мы живем в империи, где, помимо веры в Единого, множество людей поклоняются и другим богам. Тем более что поговаривают, Восток теперь тоже будет частью нашего государства.
– Вы безбожник!
– Все верно, я – атеист. А Эбеллино, хотя его сейчас и нет за столом, язычник. Как и моя жена, кстати. В нашем медвежьем углу, где каждый второй абориген так и норовит принести иноземца в жертву своему богу, сложно, знаете ли, верить, что все небесное могущество сосредоточено в одних руках. Я слышал, в вашем Ранционе ситуация более спокойная. Так что я вообще удивлен, что вы верите в ту чушь, что несут пасторы. С нашей-то работой!
‒ Мне было откровение, когда умерла моя возлюбленная жена. Мир погряз во лжи и пороке. Война закончилась, но она все еще жива в сердцах людей. Я должен нести слово Его людям, чтобы вернуть их на правильный путь, ‒ скромно ответил месье Гиссо.
‒ Так вы у нас богоизбранный, оказывается? – продолжал потешаться барон Сеймур. – Что ж, скоро у вас будет много работы: Восток – наш, а значит, теперь вам представилась возможность обратить все его многочисленные народы в свою веру. Астольф будет торговать, вы проповедовать. Эбеллино наверняка начнет рисовать восточных барышень, играть на мандолине и петь им серенады, а я, как и всегда, не удел.
‒ Можешь вернуться к жене и любовнице, отец, ‒ предложил Артмаэль.
‒ Спасибо, мой дорогой. Действительно, чем же еще мне заниматься, как не бабьими склоками?
‒ Не бывать этому! – внезапно проревел герр Бергенсон и ударил по столу кулаком с такой силой, что у того подкосились ножки.
‒ Простите меня, Арктур. Я совсем про вас забыл! Но в чем же заключается причина ваших криков? Вы не хотите, чтобы я вернулся домой в Нордландию?.. Или вам не по душе мои женщины?.. А может, вы влюблены в меня и не хотите отпускать? – в притворном ужасе произнес Эдвард Сеймур и сделал попытку сползти под стол.
– Оставьте свои игры, паяц! Восток никогда не встанет на одном уровне с Империей Запада! Мы победили! Победили! И должны выжечь всю эту узкоглазую погань дотла, пока…
‒ …граф Итонийский не завел себе гарем из прекрасных восточных девушек и не испортил своим потомкам личико? – предположил Сеймур. – Право же, Арктур, вы слишком резко на все реагируете. Вот, выпейте вина. Эбеллино всегда говорил, что оно помогает ему поднять настроение. А у герцога лучший алкоголь, какой только можно найти в нашей Империи. Нужно воспользоваться этим, пока мы здесь. Знаете, господа, я подозреваю, что наш дорогой Северин – сибарит. Он, конечно, никогда в этом не признается, но его разоблачает…
‒ Хватит. Вельф – предатель! Раньше он верно служил Его Величеству, а теперь пресмыкается перед этим миролюбивым сопляком! Все прекрасно знают, что император хотел передать власть своему младшему сыну, но никто не решается это сказать из-за Вельфа, который стал регентом. Конечно, кто осмелится восстать против этого мерзавца, поправшего честное имя своего рода еще десять лет назад?
‒ О, и что же он должен был сделать после смерти Его Величества по-вашему? – дружелюбным тоном осведомился Эдвард Сеймур.
Казалось, возмущенные высказывания швадрийца вовсе не угнетали его, а, наоборот, воодушевляли.
‒ Отдать трон принцу Роланду, конечно!
‒ И регентом назначить сэра Эвана Бальдура, да?
‒ Да! Я сражался под его знаменами целых десять лет. Его верность слову непоколебима, его честь безупречна, его храбрость несомненна, его меч всегда настигает врага, где бы он ни был! Эван Бальдур – лучший регент, который мог бы быть у нашей империи. Если бы Вельф действительно желал процветания стране, ему следовало уступить свое место сэру Бальдуру. Но вместо этого он соблазнился той властью, что дает должность императорского регента. Я не верю, что этот самодовольный, коварный, двуличный человек может сделать что-то хорошее. Разве что случайно! Его эгоизм, тщеславие и полное пренебрежение к людям…
Герр Бергенсон говорил, возмущался, почти кричал. Его лицо становилось все более красным, тогда как сидевший на другом конце стола Вестэль Вельф, напротив, побледнел. Альберт взглянул на своего кузена и понял, что тот сдерживается из последних сил. Швадриец был гостем, но при этом прилюдно и громко поносил хозяина дома. С одной стороны, племянник герцога обязан был вступиться за своего дядю, этого требовали не только кровные узы, но и честь рода, с другой, традиции гостеприимства в столице Истангии аристократами чтились свято и, если Вельфы не хотели окончательно испортить свою и без того небезупречную репутацию, Вестэлю не следовало спорить с герром Бергенсоном. Это могло привести к весьма неприятным последствиям, вплоть до окончательного разрыва отношений.