Что ж, если сам маркиз Вельф ничего не может поделать в столь затруднительной ситуации, то двоюродный брат просто обязан прийти ему на помощь. Альберт посмотрел на швадрийца холодным, как он надеялся, взглядом, и сказал:
‒ Сэр, вы перегибаете палку. Вы находитесь в гостях и возводите напраслину на хозяина дома. Это неподобающее поведение для благородного человека.
Молодой Эктор посмотрел на замолчавшего герра и молча похвалил себя: мысль была сформулирована точно, речь – вежливо, отец мог бы гордиться им.
‒ Я стал рыцарем на поле брани, а не путем лизоблюдства, ‒ уже более спокойным тоном произнес Арктур Бергенсон. – Вы Вельфу хоть и родственник, но слишком юны, чтобы знать его настоящего, а я с этим ублюдком знаком давно и никогда не поменяю свое мнения о нем!
‒ Полагаю, Альберт намекал на то, что можно иметь мнение, но не выражать его, ‒ поспешил вставить свои три пенса Эдвард Сеймур.
‒ Очень странно слышать такие речи от ехидны вроде вас, ‒ тут же отреагировал месье Гиссо.
‒ А с чего вы взяли, что ехидство всегда является отражением дум? Если мне нужно, я могу и промолчать… Наша замечательная беседа привела меня к интересной мысли. Сейчас наступило то самое время, когда всякий младенец мнит себя мудрецом, однако те дети – будущее государства. Мой дорогой Альберт, что вы думаете об идее объединения двух империй?
Эктор вспомнил предупреждения камердинера, но было поздно: он сам ввязался в разговор и теперь не мог увильнуть от ответа на прямой вопрос. Юноша знал, что его слова могут вызвать бурную реакцию – так было всегда, когда речь заходила о политике, но у него еще не было навыка профессионального стряпчего, которым обладал отец – «много говорить, не сказав ничего по существу», поэтому оставалось только одно: выставить на общий суд свои истинные мысли.
– Я рад, что война закончилась: для Запада она была бременем не меньшим, чем для Востока. Если верить истории, когда сражения стихают, остается три варианта: победитель облагает данью проигравшего, забирает у него кусок земли и на этом все; побежденные становятся рабами, их территории захватывают, а культуру уничтожают; то, что предложил Его Величество. Война длилась более ста лет, никого из нас, людей Запада, не устроит, если нам достанутся лишь деньги и земли. Слишком много крови пролито, слишком долго мы несли этот груз. Сделать восточников рабами? Рано или поздно они восстанут. Захватить их территорию? Во всей Империи Запада не найдется столько человек, чтобы контролировать обширнейшие земли Востока. Уничтожить культуру? Говорят, она гораздо древнее, чем наша. Разве не будем мы похожи на степных варваров, если сотворим такое? Второй вариант тоже никуда не годится.
Его Величество собирается слить две великие нации воедино. Их территории станут нашими, их люди и уровень развития – тоже. Мы доказали свое превосходство в силе. Хорошо! Так давайте одержим верх и в других областях! Давайте объединимся, эволюционируем и станем величайшей цивилизацией, каковой еще никогда не появлялось в этом мире!
Альберт начал говорить вполголоса, а закончил тем, что почти кричал. Войдя в раж, он привстал со своего места и даже не заметил, как Глория Деллоуэй ущипнула его пару раз за талию в попытке заткнуть несчастного глупца, который не знает, в чьем обществе можно и нельзя раскрывать рот. Только высказавшись, Эктор замолчал и смог прийти в себя.
Его речь собравшиеся встретили тишиной. Альберт прикрыл глаза, готовый услышать язвительные замечания Эдварда Сеймура, но реакция нордландского барона выразилась лишь в сильно наклоненном бокале, зажатом в его пальцах, из которого красное ботилианское вино лилось прямо на белоснежную скатерть стола. Месье Гиссо выглядел так, будто увидел призрака. Мисс Деллоуэй старательно не смотрела в сторону юноши, что было весьма трудно, так как сидели они рядом. Кузен Вестэль мрачным взглядом обводил стол.