– Примите мои извинения, матушка, но я должен подумать. Я уезжаю в Версаль, где по меньшей мере обрету покой.
Во дворе короля ждала карета и сопровождавший его взвод мушкетеров. Людовик заметил бродившего, словно призрак, Ришелье. Но король сделал вид, что не заметил министра, сел в карету и укатил…
Безмолвный отъезд короля отозвался в сердце министра болью и предчувствием скорой немилости. У него не оставалось другого выхода, кроме как вернуться к себе и готовить свой отъезд, увы, больше похожий на бегство. Предвидя возможность такого исхода, он подготовил для себя Гавр, который был под его началом. Король отбыл в Версаль, это давало Ришелье немного времени, он распорядился упаковать наиболее ценные вещи, в первую очередь важные бумаги. По его указанию его обожаемая племянница Комбале, которую Медичи со скандалом выгнала в начале дня, уже уехала. Он присоединится к ней на месте…
Ришелье собирался дать указание лакею, насчет прогулочной корзины для кошек – неизменных спутниц его молчаливого бытия, он их любил и получал чувственное удовольствие, поглаживая их нежную шерстку, когда ему доложили о визитере: то был кардинал де Ла Валет, брат герцога д'Эпернона, один из немногочисленных, но зато и самых верных его друзей. Прелату достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что происходит.
– Не говорите мне, что уезжаете! – воскликнул Ла Валет. – Только не вы!
– Напротив! Поймите же, мой друг, мне не оставили другого пути. Этой мерзкой женщине нужна моя голова, а у меня нет ни малейшего намерения ей ее отдавать. – Тогда вперед! Еще ничего не потеряно! Вам ли не известно, что тот, кто уступает позицию, проигрывает партию!
– Она уже проиграна! Король в мою сторону даже не взглянул! Он не сказал ни слова в мою защиту!
– Король, дорогой мой, просто-напросто сбежал, выпутываясь таким образом из ситуации, которую, вероятно, счел нетерпимой. Остается выяснить, от кого он сбежал – от вас или от королевы-матери.
– Остатки доброго ко мне отношения не дадут ему допустить, чтобы меня немедленно заключили под стражу, но не сомневайтесь, что это все равно случится. Представляю, как в Люксембургском дворце теперь радуются своему триумфу, – горестно добавил кардинал.
Ла Валет горько рассмеялся:
– Ваше предположение верно! Нет актрисы, получавшей когда-либо столько аплодисментов. Она провозглашена матерью Отечества, по этому поводу самые угодливые ее приспешники готовят торжество. Вам нужно на это посмотреть!
– Не думаю, что это меня позабавит.
– Пожалуй. Только раз уж вы собрались в Гавр, почему бы вам не ехать через Версаль?
– Этим утром мне уже довелось открывать одну из дверей силой, и у меня не сложилось впечатления, что мой демарш понравился. Не требуйте от меня снова применять силу…
Их беседу прервал вошедший слуга и доложил о мсье Де Турвиле, офицере короля.
– Не слишком ли поздно, – прошептал кардинал, однако Ла Валет его услышал:
– Он, конечно же, с заурядным сообщением. Вот если бы сообщили о прибытии мсье де Тревиля, я бы непременно обеспокоился: для ареста человека вашего положения нужен по меньшей мере капитан мушкетеров.
И на самом деле то был посланник: Людовик XIII велел своему министру присоединиться к его очередной охоте в Версале.
– Что я вам говорил? – ликовал Ла Валет.
– Вам удалось ваше пророчество, друг мой, но давайте не будем радоваться заранее, партия еще далека от выигрыша!
Перед тем как отправиться в путь, кардинал проследил, чтобы в карету уложили и старательно оберегаемые в тайниках его флорентийского кабинета документы.
Недавние события в Люксембургском дворце, о которых Мария узнала от мужа, вызвали у нее тревогу. Она пришла к выводу, что ей следует продлить свое пребывание в постели на неопределенное время. Если старуха Медичи добьется задуманного, ей останется лишь возвратиться на длительное лечение в Дампьер. Королеву убедят в том, что она – враг и пособница кардинала, и королева отдалится от нее. Утешало одно: следовавшему за королем в Версаль герцогу де Шеврезу будут доступны свежие новости. Людовик же удаляется в леса, уподобляясь Филиппу Прекрасному, далекому своему предшественнику, чтобы в тишине испросить у того совета.
Юная Эрмина Ленонкур уже на правах доверенного лица пыталась ее успокаивать. Мария понемногу свыклась с ее почти английской невозмутимостью, благодаря которой та видела происходящее не в столь мрачных тонах.