– Что же помешало вам это сделать? Неужели расстояние? Вы были в Англии не так давно…
Ответа его она не слышала, иное внезапно завладело ее вниманием. Маркиз стоял близко от нее, и Мария смогла уловить исходивший от его одежды довольно ощутимый запах: запах амбры и мускуса, смешанный с неким тонким ароматом, который она не распознала, но была уверена, что признает его среди множества других. Запах принадлежал незнакомцу из особняка, человеку, который проник к ней обманным путем и который на тот момент был осведомлен о терзающей ее ностальгии, а потому и воспользовался ею. Она разглядывала маркиза внимательно, поскольку знала, что он близок к кардиналу. А когда последний объявил, что маркиз назначен новым канцлером вместо взятого под стражу Мишеля де Марьяка, она подумала, что у нее теперь есть новая козырная карта. Если этот человек действительно позволил себе хитростью овладеть ею, она заставит его заплатить столь же дорого, сколь острым было и то удовольствие, а если же нечаянно влюбился – если он еще не влюбился, то она сделает так, что это случится, – мучиться ему придется долго…
Сославшись на поздний час и очевидную необходимость важным особам побеседовать без посторонних, она попрощалась, ненадолго задержалась в соседней зале поболтать с мадам де Комбале, затем с продуманной медлительностью, как и подобало женщине, возвращающейся с важной встречи и размышляющей об услышанном, проследовала к карете. Как она и рассчитывала, Шатонеф настиг ее как раз в тот момент, когда лакей опустил перед ней ступеньки кареты. Он, должно быть, бежал за ней, судя по его сбившемуся дыханию. Смешанный с потом тот самый аромат теперь не оставлял у Марии никаких сомнений.
– Мадам герцогиня, – попросил он, – не откажете ли вы мне в удовольствии нанести вам визит вежливости в один из удобных для вас дней?
С почти неуловимой иронией Мария почти дерзко заметила:
– Боюсь, для этого у вас совсем не будет времени. Вам только что вручили печати, а эта работа требует большого усердия.
– Вне всякого сомнения, и я к тому готов, однако нет ничего такого, что я был бы не в состоянии свершить ради счастливого, проведенного рядом с вами мгновения, даже если ради этого мне придется работать и по ночам. Давно горю нетерпением быть представленным вам…
– Если вы и горели, то пламя ваше было старательно припрятано. И потом, речи ваши в мой адрес, а мне о них неизменно сообщали, ничем не выдавали этого огня. Теперь же нас друг другу представил господин кардинал, потому вы и рады, не так ли?
– Рад бы я был, прости вы мне…
– Что?
– Те речи. В них одна досада, поскольку до сих пор мы с вами никогда не встречались лично.
– Я и в самом деле не была с вами знакома, но, может статься, я лишь едва вас различала, когда вы оказались рядом при весьма странных обстоятельствах.
– Мадам, умоляю вас…
Он покраснел, не пытаясь что-либо отрицать. Мария поняла, что догадка ее была верна.
– Позвольте мне закончить! Обстоятельства те унизили мое самолюбие, и этого, маркиз, я вам прощать не собираюсь! Уезжаем, Перан! Холодно что-то на этом дворе…
Не желая больше ничего слышать, она проворно вскочила в карету, и лакей тут же закрыл за нею дверцу. Пока Перан разворачивал лошадей, герцогиня надела маску и с огромным удовольствием наблюдала, как Шатонеф стоял на месте, будто пришпиленный ударом молнии, и смотрел на нее тем особым взглядом, что ей был хорошо знаком. И она принялась смеяться. Ближайшие события представлялись ей весьма забавными. Особенно если ей удастся стравить друг с другом хранителя печати и первого министра: желание насолить им обоим вернуло ее к отчаянному намерению оставить свой уютный дворец в Сен-Жермен-де-Пре и среди зимы упрятаться в холодную глубину туманов Нормандии…
Ранним утром следующего дня она была у королевы с тем, чтобы присутствовать при ее пробуждении. Здесь ее уже ожидали. Анна Австрийская выглядела не лучшим образом: было заметно, что она много плакала, обычно чистая кожа ее лица была покрыта красными пятнами, а глубокий зеленый цвет, казалось, навсегда покинул ее глаза; Она выбралась из постели и тут же упала в объятия Марии, содрогаясь всем телом в рыданиях и вновь заливаясь слезами.
– Надеюсь, я вновь обрела вас, – пролепетала она, немного успокоившись. – Вы остаетесь моей подругой?
– Вы в этом сомневаетесь, мадам? Не верю, что могла сделать нечто, отчего вы позволили себе усомниться в том, что я вас больше не люблю…
– Вы были больны… Однако моя свекровь решила, что ваша болезнь была притворством, помогала вашему сговору с этим ненавистным Ришелье, который стал для нашего двора сущим бедствием…