В нескольких шагах от нее Элен испытывала смешанные чувства. Несмотря на обещание, она так и не увидела Холланда до нынешнего утра, и в момент прощания он даже не удостоил ее взглядом, но, проходя мимо, он вдруг оступился, и она почувствовала, как он вложил в ее ладонь записку, коротко извинившись за неловкость. И эта записка, прочитать которую она, вероятно, еще долго не осмелится, несколько смягчала горечь расставания.
Несмотря на всю пышность проводов, Лондон в тот день выглядел довольно мрачным. День был серым, печальным, туманным и почти холодным. Не было ни музыки, ни приветственных возгласов, вдоль берегов, за копьями стражников, молча стоял народ, и в этом молчании чувствовалась глухая враждебность. От реки, как обычно, несло тиной, дегтем и гнилью, и эта вонь усугублялась тошнотворным дымом костров, где сжигали трупы жертв чумы. Эпидемия продолжалась, и во всем винили проклятых французских папистов.
Взойдя на борт корабля, Шеврез прижал к носу щедро надушенный амброй платок и заявил жене:
— Не знаю, как вы, но я очень рад, что возвращаюсь! Чума — настоящее проклятие; мне жаль наших друзей, но я доволен, что мы оставляем ее позади.
— И это все, что вы чувствуете после всех милостей, которыми нас здесь осыпали? Бледность королевы и ее печальный вид вас совсем не трогают?
Для Генриетты-Марии этот отъезд, или почти бегство, означал начало нового испытания. Вместе с Шеврезами уезжала большая часть тех, кто привез ее в Англию, даже подруга ее детства Франсуаза де Сен-Жорж, и королева предчувствовала, что ее одиночество лишь усилится в этой протестантской стране, где преследовали ее братьев по вере, а она ничего не могла с этим поделать, где с трудом терпели то, что она молилась на латыни и каждый день слушала мессу, где дерзкий Бекингэм не побоялся намекнуть ей, что, если она решит навестить родных, ей придется ехать во Францию вместе с ним.
— Не стоит преувеличивать! — коротко ответил Клод. — Чума ей не страшна, и я уверен, что супруг питает к ней в глубине души нежнейшие чувства! Он только вчера уверял меня в этом! И не извольте пенять мне, если я предпочитаю прекрасное французское королевство этой унылой стране… Здесь так часто идут дожди!
Мария лишь пожала плечами. Огорченное лицо маленькой королевы напомнило ей странные слова Стини, и теперь она испытывала нечто вроде угрызений совести от того, что оставила ее в его власти. Мария догадывалась, что тот способ, о котором он говорил, состоял в том, чтобы сделать жизнь Генриетты-Марии невыносимой и тем самым вынудить ее просить супруга отпустить ее повидаться с матерью и братьями — под его наблюдением! Это было, по правде говоря, довольно подло.
Между тем ее так раздражала безмятежная радость мужа, что она решила подпортить ему настроение:
— Не радуйтесь преждевременно возвращению в родные пенаты и возобновлению теплой дружбы с вашим дорогим государем! Нас могут поджидать сюрпризы.
Глава VIII
ЗИМНИЙ САД
Мария не ошибалась, опасаясь возвращения во Францию. Двор в это время был в Фонтенбло, спасаясь от парижского зловония, усугубленного августовской жарой. Поэтому Шеврезы заехали в столицу лишь для того, чтобы оставить свой багаж. Однако и этого времени им хватило, чтобы узнать о последствиях дерзости Бекингэма в амьенском саду.
Король был извещен матерью, чье лицемерное перо на сей раз достигло настоящего совершенства: «Не могу не сообщить вам правды, но уверяю вас, что все это несерьезно. Даже если бы ваша жена захотела совершить нечто дурное, ей бы не позволили, поскольку за нею наблюдали. Конечно, милорд Буккенкан1 продемонстрировал к ней больше чем просто уважение: любовь — но что с того! Молодым женщинам непросто защитить себя от мужских ухаживаний…» Несложно представить себе реакцию столь мрачного ревнивца, каким был Людовик XIII! Допрошенная в первую очередь как участница злополучного путешествия, принцесса де Конти, смеясь, заявила, что ручается за добродетель Ее Величества от пояса до пят.
Этот слегка резковатый юмор и высокое положение спасли ее от грозы, обрушившейся на королевское окружение. Мадам дю Верней была удалена от двора, так же как и оба шталмейстера Анны, шевалье де Жар и Пютанж. Бог знает почему, были изгнаны врач Риппер и один из слуг мадам де Верней. Исповеднику короля, отцу Сегирану, было поручено объявить об этом королеве. На другой день он снова пришел к королеве, чтобы сообщить, что у нее забирают также Пьера де Ла Порта, про которого сперва забыли, так как он был болен и лежал в постели. Чтобы покинуть дворец, давалось два часа времени. Тогда возмущенная Анна попросила священника передать ее супругу, чтобы он «раз и навсегда определил список людей; которых он желает удалить, чтобы более к этому не возвращаться»! Что до истинного виновника, наглеца Бекингэма, то ему (хоть он и не подозревал об этом) было запрещено находиться во Франции.