Я вымотана, истощена, разбита.
На протяжении ночи я делала всё, что от меня требовалось. За исключением каких-то иных видов секса типа орального или анального. Не знаю, почему он решил не добивать меня полным спектром унижения, но, так или иначе, оторвался по полной программе. Трахал преимущественно жёстко, отрывисто, доставляя немало дискомфорта и боли.
Понимал ли это, чувствовал ли отторжение моего организма, как всякий раз судорогой сжимались мышцы пытаясь избавиться от неприятных ощущений?
Что-то мне подсказывает, что да.
Чувствовал, знал наверняка. И ему это нравилось. Доставляло какое-то извращённое удовольствие, насыщало моей безропотностью и беспомощностью. Он пользовался моим телом нагло и эгоистично, совершенно не волнуясь о моих собственных чувствах. Не говоря уже об удовольствии или хотя бы его тени.
Я не издавала ни звука. Терпела всё. В какой-то момент начало казаться, что это не моё тело – игрушка, которой владеют и берут, как вздумается. И должно быть впервые в жизни я была рада этому ощущению. Раньше диссоциативные реакции пугали, били паническими атаками и навязчивыми мыслями о суициде… но не в этот раз. Впервые я восприняла то, что всегда считалось ненормальным, как защиту, возможность уберечься от нового травматического опыта.
Для моего мозга это всегда было защитной реакцией. Для меня же… впервые.
Словно мы две разные части одного организма – разрозненные и непонимающие действий друг друга.
Под утро всё тело болит и ноет. Низ живота ломит. Сухожилия ног будто закостенели из-за того, что их то и дело разводили и подолгу не давали свести. Кожа горит от его губ, зубов, щетины – кажется, что меня несколько часов держали в кипятке, что я вся покрыта ожогами и волдырями. Но это не так. Когда осматриваю себя в большом зеркале ванной, вижу лишь красные и багровые пятна, синяки. Повсюду. Можно подумать, что меня избивали. Долго и со знанием дела. Хотя это предположение не сильно бы отличалось от истины.
Прежде чем отпустить чудовище сообщает, что деньги за прошедшую ночь будут снова переведены на мою банковскую карту. Меня целуют – развязно и грубо.
Именно так, наверно, и целуют своих шлюх.
Или их не целуют вовсе?
Отвешивают увесистый шлепок по заднице и отпускают с чувством выполненного долга и глубокой ненавистью к себе.
У самых дверей номера встречает уже знакомый мне мужчина – тот мрачный и неразговорчивый. Мы на мгновение сталкиваемся взглядами, после чего он отворачивается и довольно быстро уходит вперёд. У лифта придерживает мне дверь, затем пустынный холл, нагоняющий ещё больше странного дискомфорта, чем в миг, когда оказалась тут впервые. Широкий и почти безлюдный проспект, знакомая иномарка у входа. В этот раз мне удаётся её рассмотреть – четырёхдверная БМВ чёрного слегка матового оттенка с тонированными окнами. Не знаю точно, как называется эта модель, но смею предположить, что машина не из дешёвых.
Мужчина всё так же молчит, пока автомобиль почти бесшумно движется по улицам города. Боюсь поднять глаза, боюсь посмотреть на своего спутника… и в то же время внезапно размышляю о том, что хотела бы узнать его – имя этого человека. И если кто-нибудь сейчас спросил бы: «зачем тебе эта информация?» я не нашлась бы, что ответить. Мысль эта не кажется мне странной или плохой. Мозг спокойно принимает её, хотя и мирится с фактом того, что едва ли удастся это узнать.
Иномарка тормозит у самого подъезда. Отстёгиваю ремень безопасности, но прежде чем покинуть машину зачем-то произношу:
– До свидания.
Мужчина не отвечает. Лишь дожидается, когда выйду и окажусь у двери подъезда, после чего сразу выезжает со двора.
3
Будильник звонит в двенадцать часов дня, однако я уже не сплю. Весь остаток утра снились кошмары, стоило лишь на секунду прикрыть глаза. Я снова и снова видела лицо матери, лежащей в луже собственной крови. Её страшный остекленевший взгляд. Нос то и дело улавливал отчётливый запах сырости, пыли и железа. Последний был ярче остальных. Настолько ярче, что в какой-то момент я начала чувствовать его привкус на языке, словно в рот положили горсть ржавых монет. Раз за разом я переживала день, подробности которого почти не помню.
Поднимаюсь и сажусь на постели, ощущая себя полностью разбитой – отдохнуть толком не удалось, а из-за медикаментов я словно безэмоциональный овощ. Мозг любезно подкидывает осознание, что сегодня ещё и на смену, но тут же отпускает эту мысль.