– Да, – без капли жалости произносит Андрей. – Убьют. Только перед этим будут пытать, затем пустят по кругу, а уж только потом… – он снова отворачивается к окну, говорит что-то ещё, но я не слышу, не могу разобрать.
Легче не стало. И яснее тоже.
– Почему не рассказали? Вы ведь не рассказали, раз меня не… Зачем помогли?..
Он долго молчит. Слишком долго. Это молчание вкупе с царящей в комнате и снаружи тишиной натягивает нервы тонкими струнами, выворачивает наизнанку внутренности, блуждая по ним ледяной струёй жидкого азота. А когда ответ всё-таки звучит, понимаю, что это совершенно не то, что я хотела бы услышать:
– Самое глупое, что ты сейчас можешь сделать – это поверить, что я твой друг. Это не так… У тебя нет друзей, Лера. Только враги. И твой отец очень сильно постарался, чтобы эта ситуация стала почти неразрешимой.
– Мой отец… – мне не дают даже попытки его оправдать:
– Твой отец был подонком и убийцей. Он сломал много жизней – таких же, как твоя, твоей матери, брата и его невесты, прежде чем эта людоедская мясорубка перемолола и его тоже. Вместе с семьёй. Тебе повезло… – Андрей усмехается, но усмешка эта кривая, горькая. – Если можно так выразиться. Ты могла начать всё сначала. По крайней мере, у тебя был шанс… Теперь уже поздно.
На долю секунды мне кажется, что в последних словах он говорит скорее с самим собой, нежели со мной.
– Вы меня убьёте?
И снова Андрей молчит, то ли обдумывая ответ, то ли просто погрузившись в какие-то свои мысли.
– Нет, – он коротко качает головой. – Незачем.
– Тогда для чего вы меня забрали? Не просто же так?
Андрей снова оборачивается, долго смотрит на меня. Светлые глаза холодные, без единого намёка на эмоции, кажется, будто рентген видят насквозь и в то же время… не замечают меня. Взгляд пустой, отсутствующий.
– Лучше поспи. – Он отворачивается, тушит окурок в пепельнице, сделанной из чёрного стекла, закрывает окно. – И не трясись… не трону тебя. Завтра решу, что с тобой делать.
Последние слова роняют внутри крохотное зёрнышко необъяснимой извращённой надежды и одновременно низвергают в пучину отчаяния. Разумеется, он не скажет правды, ничего не объяснит и сбежать не позволит. Ему что-то от меня нужно, но будь я проклята, если бы с меня хоть что-то можно было взять. Я в растерянности и абсолютном непонимании происходящего. И ещё тот разговор…
Что с дядей Валерой?
Всё ли с ним хорошо?
Внутренне я всё ещё отказываюсь верить, что дядя Валера Карбашов, лучший друг моего отца, может быть замешан в чём-то подобном. В каких-то криминальных разборках, в попытке убить…
Что-то колет в сердце. Больно. И тошно.
Он ведь доставал мне те таблетки, помогал, хотя и понимал прекрасно, что это незаконно. И я понимала. Даже когда стала сама их покупать… знала. Всё прекрасно знала и всё равно шла на это. Мало того, что не в себе, так ещё и наркоманка. Да. Это истина. Горькая. Являющаяся сутью последних лет моей жизни и меня самой… Так кто же сказал, что дядя Валера на самом деле хороший человек? Разве я могу знать наверняка? Мой отец тоже всегда казался мне хорошим человеком. Он был полицейским. Всю свою жизнь. Он должен был охранять порядок и закон, помогать людям, а сам…
Вытираю слёзы.
Нет. Я не буду плакать. Не снова… Хватит. Я уже достаточно наревелась, достаточно была слабой и беззащитной, достаточно позволяла вытирать о себя ноги и пользоваться собой кому и как заблагорассудится. Если Андрей не сдал меня этому монстру, до сих пор не рассказал, значит, у него есть на то причины, значит действительно ему что-то нужно. Пусть берёт, я всё равно уже слишком давно и, кажется, безвозвратно не хозяйка себе и собственному телу. Но кто знает, быть может, это и есть именно тот шанс, именно та правда и те ответы, за которыми я так безрассудно отправилась в «Эру», по-честному, ни на что особенно не рассчитывая.
Делаю, как велено – ложусь на бок, укладываю голову на одну из подушек, пахнущих то ли цветочным кондиционером, то ли духами, сворачиваюсь в позу эмбриона и закрываю глаза. Кажется, что вот-вот должна уснуть, мгновенно провалившись в забытье, но нет… Даже после двух мощнейших потрясений, после влитой в меня водки организм всё ещё находится в напряжённом состоянии, готовый в любой момент обороняться. Меня трясёт. Руки и ноги ледяные, никак не могу отогреться.
Я слышу, как Андрей некоторое время бродит по комнате. Тихо, очень тихо. Его перемещения будто лёгкий едва разборчивый шелест, словно хищник на охоте. Он тоже напряжён, тоже чем-то обеспокоен… Жаль, что не могу узнать, чем именно.