Нет. Нельзя… Не сейчас.
Происходящее не укладывается в голове, кажется сущим безумием и идиотизмом на фоне того, что было, происходит вокруг сейчас и того, что ещё только произойдёт… и одновременно манит, зовёт окунуться в этот омут ещё глубже, забыться. Наверное, отчасти я действительно был бы не прочь забыться с ней. Оставить где-то там далеко свою жизнь, всю грязь и бескомпромиссность переполняющие её; бесчисленное количество гадких, жестоких, а временами и пугающих поступков, что совершал и ещё непременно совершу; своё прошлое… Наше совместное прошлое, которое при других обстоятельствах, наверно, могло бы быть иным, однако…
– Мне нужно идти, – мягко отстраняю от себя Леру, заглядываю в большие зелёные глаза, что и по сей день продолжают преследовать во снах. Иногда кошмарах. – Ты всё запомнила?
Девочка кивает слишком неуверенно, прикусывает нижнюю губу то ли заигрывая со мной, то ли боясь снова оставаться одна на новом месте.
– Повтори, – требую мягко.
– Дверь никому не открывать, к окнам не подходить. Пистолет по возможности держать при себе… – она запинается, а затем прибавляет ещё тише: – Ждать тебя и не делать глупостей.
– Умница, – не сдерживаю странный для себя порыв и целую девочку в лоб раньше, чем успеваю обдумать собственное действие. – Меня не будет пару дней, возможно, три. Как только всё улажу, сразу вернусь за тобой. – Делаю паузу чувствуя, как натягиваются и каменеют жилы, словно с самим собой борюсь и в то же время не понимаю: зачем? На кой оно мне? – Всё будет хорошо, – произношу почти беззвучно, одними губами. – Ты мне веришь?
Проходит всего несколько секунд и эта дурочка кивает. Кивает, блядь!
– Хорошо. Я пойду.
Отстраняюсь медленно, а нутро, кажется, хочет бежать сломя голову прочь.
Это всё слишком… Бред какой-то…
Открываю входную дверь и, не оборачиваясь, покидаю квартиру. Решаю, не ехать на лифте, буквально сбегаю по лестницам вниз, с силой толкаю дверь парадной и оказываюсь в сухом зное, горячем пекле набравшего обороты дня. Ещё через несколько секунд я в салоне своей бэхи, врубаю на полную кондиционер, потому что тачка к полудню успела нехило так прогреться и теперь напоминает самую натуральную духовку.
«Кому человеческие запечённые ножки?»
Злюсь. На жару, на Леру, но больше всего на себя. Я должен был свалить ещё рано утром – дел невпроворот. Если и в этот раз операция провалится, все мы рискуем стать трупами без опознавательных признаков и могил, на которые, быть может, хоть кто-то придёт нас оплакать…
Нет. Не придёт, некому.
И вместо того, чтобы заниматься подготовкой вместе с парнями, чтобы приложить максимум усилий для положительного исхода нашего совместного дела я всю ночь протрахался с этой мелкой заразой. Буквально отлипнуть не мог, словно бабы никогда не нюхал. Происходящее выбивает из колеи. Внезапно всё становится в новинку и в то же время до зубовного скрежета обыденным если не банальным. Чёрта с два… Очень сложно называть банальным то, что длится уже столько лет. К тому же творящееся вокруг безумие день ото дня придаёт нашему совместному проживанию и особенно близости какой-то ненормальной пикантности. Мне всегда нравилось ходить по острию ножа. Быть может, именно поэтому я так далеко зашёл и так многого добился. И кто знает, быть может, именно это меня когда-нибудь и угробит.
Волнение оказывается пустым – даже без моего контроля парни отлично справились с поставленными задачами. Подготовка шла полным ходом и довольно гладко, а внутренние ощущения без устали твердили, что даже слишком гладко.
К вечеру второго дня мы завершаем последние приготовления, ещё раз пробегаемся по общему плану операции, плану загородного дома Никольского, в который он непременно отправится на выходные с немалым количеством охраны, но и это не помеха. Я знаю его загородную резиденцию как свои пять пальцев. Знаю, кто будет его охранять, графики и маршруты, схемы камер видеонаблюдения, основного и резервного питания, коды доступа к системе безопасности. Всё должно пройти как по маслу.
После убийства Никольского вся его свора приближённых, скорее всего, разбежится или вцепится в глотки друг дружке, а так долго и тщательно выстраиваемая «империя» рухнет, будет разодрана и поделена между заинтересованными и теми, кто не зассыт.