Дед Панчай, а для Барго - Учитель, вёл группу из пяти малолетних пацанов, из тех, чьи родители могли выделить небольшие деньги для посещения спортзала. Пацанва смотрела на Кочегара, как на героя - как же, парень был в Армии, и работу нашёл, и вообще, что-то много про него шепотком рассказывали, вроде он человека одним ударом убивает. Врут, конечно, вон он какой, тощий, и Учителю кланяется.
Панчай погнал Барго на разминку, потом сделал ему массаж, самый настоящий, по полному профилю. Мышцы оказались зажаты от однообразного, привычного труда, спина не гнулась и вообще, всё оказалось плохо. Старик, пока делал массаж, всё укорял и рассказывал, ты, Барго, должен быть резким и быстрым. У тебя вес небольшой, хорошего удара не удержишь, поэтому надо уметь уворачиваться. А ты в кочегарке мышцу накачал, а стал медленный. Ноги! Ноги, твоё преимущество в ногах и гибкости. Школы совсем хиреют. Уже в двадцатом блоке школу совсем закрыли, в нашей обучение сократили до четырёх лет. Вместо семи. Куда мы котимся? Ремонт не проводили давно уже, скоро рухнет потолок, и стены обвалятся, и никому дела нет. Дети по улице без дела шалаются. А ты за зиму ни разу не зашёл, не размялся, старика не порадовал. Ты это брось, ты знаешь, в какое время живём. Ножики твои тебя не спасут, если тебя убивать возьмутся. А когда-нибудь возьмутся, вот поверь старику. И пистолет не поможет, если всерьёз возьмутся. Старик много чего видел, много чего понимает. Такие, как ты, Барго, долго не живут, всё приключения на задницу ищут. Ты завязывай мимо девятого блока ходить, Опарыш сильно зол на тебя. Ой как зол, так что твоя сила - в гибкости и скорости. И тогда, может быть, тебя не сразу убьют, только такие бестолковые ученики, как Барго не ходят на занятия, все уголёк кидают, да девок паскудных на продавленном матрасе мнут. Вместо того, чтобы выбрать девушку из приличной семьи и жить, как человек. В городе новый начальник полиции, мутный тип какой-то. Опарыш, - слышь, бестолочь? - с ним какие-то макли крутит. Так что ты поосторожнее. Только ради памяти твоего отца с тобой, бестолковым и нерадивым, занимаюсь. Ну всё, вставай.
Барго очнулся от ворчливого говорка деда, ох, какое же наслаждение! Никогда бы не подумал, что, оказывается, он не порхал, как бабочка, а ползал, как краб. Панчай поставил его на спарку с собой, и начал бить, как когда-то. Недолго бил, минуты полторы, потом сказал, что лучше всего нерадивые ученики понимают не слова старых и уважаемых людей, а обыкновенную порку. Велел каждое утро заниматься, а вечером, перед сном, пробежку делать. Немного, вёрст тридцать-пятьдесят, и с полным рюкзаком на спине. Тогда, может быть, такому уроду и удастся, ха-ха, убежать от его врагов. Засмеялся старческим, дребезжащим смехом и отправил изнуренного парня домой.
- Ну ты старика не забывай, - намекнул Панчай, перед тем, как расстаться, - привези к зиме, чего сможешь. А то я уже сильно стар стал, по фермерам мотаться.
Барго приплёлся домой уже поздно ночью. Ну всё, хватит. Зиму прожили, выжили, можно сказать, теперь можно подумать и о будущем. Кисьядес достал из нычки коробку с деньгами. Пересчитал монеты. Не нынешние разукрашенные бумажки, а настоящие серебряные монеты. Не хватало сорока штук, чтобы свалить из этой клоаки. И еще полста надо иметь на кармане, на всякий непредвиденный случай. Байки, что недавно появились про какие-то там новые миры, красивые конечно, и деньги там лопатой гребут ушлые и умелые ребята, и бабы с ногами от нижней челюсти так и ждут крепкого, удачливого парня, чтобы немедленно завалиться с ним в койку и показать небо в алмазах. Только Барго знал, что никаких новых миров нет и быть не может, эти слухи распространяют вербовщики, и они получают свой процент за каждую голову. Завербуешься в новый мир, ха-ха, на время, а потом окажешься где-нибудь в горах на плантации особенной травы, и на всю жизнь. Но Барго уже не школьник, ещё полгода - и у него будут корки по специальности, а это совсем другой разговор. Курсы тоже денег стоят, конечно же, но это среднесрочные инвестиции, как говорил один знакомый - спившийся брокер. А там посмотрим, куда идти.
Всего-то нужно каких-то триста монет, чтобы свалить из города. Кое-что осталось от отца, но очень много ушло на лечение матери, три года отказывал себе во всём, чтобы накопить эти деньги. Но всё равно мало. Ломаешься, как на каторге, а просвета не видать. Слишком медленно прибывают монетки, так до седых волос будешь горбатиться, а потом уже ничего не будет нужно. Мало ли таких вот мечтателей сидят сейчас на лавочках возле подъездов, греют старые кости на раннем весеннем солнышке. Жизнь начинала казаться чёрным бездонным колодцем, в котором гаснет всё. И не выбраться из него никогда