— Отец Иероним, — жалобно затянул Лёнюшка, — помолитесь, чтоб мне не полнеть. А то я как располнею — у меня одышка, ходить тяжело... Я ведь как — то не ем ничего, а то как навалюсь — хоть целую кастрюлю картошки могу смолотить. А, отец Иероним?
— О, — сказала Ирина, — в этом нет проблемы. Я вам дам замечательную диету, вы сразу похудеете и не будете испытывать ни голода, ни упадка сил. Там все зависит не от калорийности продуктов, а от их сочетания. Это диета американских космонавтов, — пояснила она старцу.
— Отец Анатолий, а что там у тебя на приходе произошло? — спросил Калиостро.
— Да залезли какие-то молодчики в молельный домик. Напились церковного вина, облачились в ризы, прихватили с собой кое-какую утварь и иконы. Тут-то я их и застукал. «Попались, — говорю, богоотступники!» Тут их как гром поразил — запутались в облачениях да и упали спьяну! — отец Анатолий сиял.
— Нашу дачу тоже грабили, — сочувственно вздохнула Ирина. — И тоже, простите, сопляки какие-то, мальчишки. Там было много ценного: антикварное стекло, мебель карельской березы, плетеные венецианские кресла, дивные картины, столовое серебро. А они забрали какой-то ширпотребный японский магнитофон, коньяки, конфеты, нагрызли орехи, накидали фантиков — вот и все убытки...
— Да, — еле слышно промолвил старец, участливо глядя ей в глаза, — вот как получается в мире: каждый выносит то сокровище, которое впору его сердцу.
— Вы прекрасно танцуете, — говорил седой вальяжный американец, держа Ирину за талию. — Вы где-то учились или это природное дарование?
Кажется, это было на маленькой вечеринке в загородном доме, которой закончился роскошный голливудский прием.
— Все гораздо проще, — отвечала она грациозно. — В каком-то прошлом перерожденье я была маленькой итальянской танцовщицей.
— А кстати, — обратилась она к Калиостро, — когда я бывала в Лондоне или Париже, я имела знакомства со многими обломками русских дворянских родов. Может быть, я даже знаю кого-то из ваших родственников? Как ваша фамилия?
— Моя фамилия, — хмыкнул он, — совсем не соответствует моей сути.
— Не скромничайте, — ободрила его Ирина, — у вас вполне аристократические манеры! А Лиля Юрьевна, — Ирина глубоко вздохнула, — конечно, не могла примириться со своей мумифицированной оболочкой. И она в конце концов кинула перчатку судьбе, которая обошлась с ней так жестоко, промурыжив ее столько времени на этом свете уже безо всякого толка, и — отравилась!
— Да, — произнес Калиостро с глубоким вздохом, — ваше житейское море было весьма бурным!
— А как вам понравилась наша Пустынька? — спросил ее старец.
— О, — ответила она, — у вас очень мило. Но позвольте мне высказать и кое-какие критические замечания на этот счет. Знаете — я такой человек — совсем не умею лукавить!
— Да-да, пожалуйста, — улыбнулся старец.
— Меня коробят все те косные и однобокие условности, за которые так держится церковь, и мне кажется, она так непопулярна сейчас именно из-за этого. Современный развитый ум не может принять ее пережитки, суеверия, догмы, на которые тут же натыкается его скепсис. И потом вся эта атмосфера, созданная специально, чтобы уверить цивилизованное сознание в тленности и ничтожности всего земного, веет какой-то безнадежностью и унынием. Католики меня как-то больше устраивают в этом смысле: у них все как-то более парадно и в то же время строго, никаких излишеств — прекрасный орган, располагающий к созерцанию, к наплыву чувств и воспоминаний, к игре фантазии: скромные маленькие сиденьица с узенькими столиками, словно приглашающие к медитации, к полету мысли; интеллигентная респектабельная публика, в самих движениях которой есть что-то деликатно-интимное, какое-то глубоко личное отношение к Богу; все молитвенно и благоговейно складывают у груди ладони — все просто, но все функционально: суровое распятие на стене, маленькая кабинка для исповеди, небольшой барьерчик, отделяющий алтарь от остальной части храма. О, вы не думайте, — испугалась она вдруг, — мне и у вас очень понравилось — и все эти нарядные декоративные костюмы, и это удивительное ритуальное передвижение по храму с кадилом и со свечами. Все это очень хорошо и пластично! Но — увы! — совсем не понятно, что вы говорите и читаете в церкви во время своих богослужений. Я сегодня простояла почти час, а вчера и того больше, а так ничего и не поняла, кроме отдельных слов.
Молодой монашек как-то странно заерзал на стуле, Лёнюшка совсем так же, как вчера, вытаращил на нее глаза, но остальные слушали ее внимательно и безо всяких возражений.