-- А что мне там делать? Покуда посижу здесь.
-- Вы, никак, ведь не пьете?
-- Нет.
-- Сели бы в карточки поиграть... Вон учителя, которые не пьют, все уселись в кабинете и смирненько играют себе... Пошли бы и вы к ним в партию!..
-- Не умею и в карты играть, Татьяна Игнатьевна.
-- Надо, батюшка, выучиться. Без этого скучно непьющему человеку...
На этом их разговор оборвался. В столовую влетел Николай Васильевич немного в возбужденном состоянии.
-- Ба! ты здесь? Что же ты сидишь тут, как сыч? Идем!
Доктор подхватил Крюкова под руку и потащил. Крюков упирался.
-- Коля, а ты тише! Сюртук ему изорвешь... у него, поди, последняя одежонка-то, -- заметила Татьяна Игнатьевна, останавливая порыв сына.
-- Ничего, сошьем новый... Идем же... эк, уперся!..
-- Да погоди, сам пойду... Нечего мне там делать, -- уклонялся Крюков.
-- Удивительно! Точно из Австралии приехал... Боишься ты, что ли, людей? А еще "деятелем" себя считаешь?!.
-- Вовсе не боюсь, а просто сейчас не расположен.
-- Да отвяжись ты от него, Коля! -- вставила опять Татьяна Игнатьевна.
-- Пойдем, я тебя познакомлю с студиозом, с братом Варвары Петровны... Самый свежий, только что присланный из столицы. Такой же, брат, как ты, пролетарий...
-- Ну, погоди немного.
-- Чего тут ждать?..
И доктор силою выволок Крюкова в зал.
Гостей здесь было очень много, и все оживленно болтали или наслаждались уединением со стаканом вина.
Был здесь Красавин, блестящий адвокат, не брезгливый в выборе дел и успевший сколотить себе порядочный капиталец. Это был человек, с наукой никаких отношений не имеющий, если не считать, конечно, за науку бесчисленного множества изученных и изучаемых им "кассационных решений", "разъяснений" и т. п. От времен студенчества в нем осталось очень немного: любовь кутнуть по-молодецки, изредка сбросить все стесняющие условности своего солидного положения в городе и в обществе, своей известности, попеть хором "Из страны, страны далекой", изредка даже помальчишествовать, подурачиться. Но все-таки Красавин был достаточно "прогрессивен": читал газеты, следил за иностранными известиями, порой довольно резко высказывался. Вообще ретроградом Красавина назвать было нельзя, либералом -- тоже нельзя, а для нашего родного консерватора он был слишком умен... Сам про себя Красавин говорил, что он "свободомыслящий"...
Был здесь директор гимназии, сухой, желчный старичок, с геморроидальным страданием на лице, с седыми с виска на висок зачесанными волосами. Был помощник Красавина, который в прошлом году -- "болтал не меньше часу". Был старший врач больницы, субъект колоссальных размеров, с брюшком, с толстой в складках шеей и с мутно-оловянными глазами на выкате, сильно сопевший и напоминавший Петра Петровича Петуха. Был городской голова из купцов первой гильдии, плотный, коренастый, с бородой лопатою и со своим "знаком". Было много педагогов, судейских, врачей, двое городских судей, земский начальник Оболдуй-Тараканов и еще много других.
-- Господа! Вот рекомендую, некто Крюков, бывший питомец университета, -- закричал Порецкий, вводя в зал Крюкова.
Некоторые обратили внимание, а очень многие даже не посмотрели.
-- Ну, ты прокурор! Вот познакомься! Материал для тебя... Слышишь? А ты его не бойся, -- добавил Порецкий, обращаясь к Крюкову.
Прокурор, хмельной, но еще вполне приличный, несколько сконфузился и молча подал руку Крюкову.
-- А вот наш старейший "питомец"... Эскулап, старший врач больницы... Несколько тысяч уж отправил ad patres!
Эскулап тянул какую-то жидкость из стакана и поздоровался с рекомендуемым тоже молча, глядя куда-то мимо...
-- А вот и тот студиоз, брат Варин, о котором я говорил тебе... Последнее "издание"! Тоже сидит, как сыч, в углу, не пьет, не кушает, молчит; одним словом, вы -- два сапога пара!
-- Игнатович! -- серьезно отрекомендовался студент, слабо пожал руку Крюкова и опять сел в кресло, в углу.
-- Крюков! Бывший студент, -- ответил Крюков.
Дальнейшая рекомендация оборвалась, ибо Порецкий, приглашенный кем-то выпить, бросил обоих "сычей", ушел и забыл об их существовании.
Крюков взял свободный стул и подсел к Игнатовичу.
-- Давно вы здесь? -- спросил Крюков.
-- Только сегодня приехал.
-- Надолго?
-- Не знаю.
-- За что?
-- Тоже не знаю... -- тихо ответил Игнатович, искоса посмотрев на соседа...
Посидели, помолчали. Разговор не клеился. Игнатович оказался человеком несловоохотливым.
Крюков поднялся со стула и пошел бродить по комнатам.
Публика разбилась на группы: более солидные си-дели за столом, другие уединенно беседовали по углам, сидя и стоя. Из приемной слышалось: "Трефы! Мои. Бубны! Мои. Пас! Вист!"