УрЛейн оглядел присутствующих, которые стояли на черно-белых плитках галереи и мигали в неистовом полуденном сиянии Ксамиса и Зигена.
БиЛет кивнул с еще более рассудительным видом.
— Вы правы, государь. Я нередко…
— Империя была родителем, — продолжал УрЛейн, — а королевства (и в меньшей степени морские компании) были детьми. Большую часть времени нам разрешали играть друг с другом, если только мы не слишком шумели или не разбивали чего-нибудь, — тогда взрослые наказывали нас. Теперь отец и мать умерли, а жадные родственники оспаривают завещание. Но уже слишком поздно, дети повзрослели, покинули ясли и прибрали к рукам весь дом. Да, мы оставили шалаш на дереве, чтобы занять все имение, и не должны демонстрировать неуважение к тем, кто прежде пускал кораблики в пруду — Он улыбнулся. — Обращение с их послами должно быть таким, какого мы хотим для наших — во всяком случае не хуже. — Он хлопнул БиЛета по плечу, отчего тот вздрогнул. — Вы разве так не считаете?
— Совершенно с вами согласен, государь. — И БиЛет презрительно взглянул на ДеВара.
— Ну вот, — сказал УрЛейн и повернулся на каблуках. — Идемте. — Он тронулся с места.
ДеВар был по-прежнему рядом с ним — черное пятно, двигающееся по плиткам галереи. ЗеСпиоле пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать. БиЛет зашагал шире.
— Отложите встречу, государь, — сказал ДеВар. — Пусть она пройдет не в такой официальной обстановке. Пригласите посла на встречу в… бани, например, и тогда…
— В бани, ДеВар? — Протектор сморщил нос.
— Это смешно! — поморщился БиЛет. ЗеСпиоле только хмыкнул.
— Я только что видел этого посла, государь, — сказал ДеВар генералу, когда дверь открылась перед ними и они вошли в прохладу большого зала, где их ждали, стоя группками на каменном полу, с полсотни придворных, чиновников и военных. — Он не вызывает у меня доверия, сэр, — тихо сказал ДеВар, быстро оглядываясь. — Напротив, он мне подозрителен. В особенности, поскольку запросил частную аудиенцию.
Они помедлили у двери. Генерал кивнул в сторону небольшого алькова в стене, где можно было сесть вдвоем.
— Извините нас, БиЛет, ЗеСпиоле, — сказал протектор.
ЗеСпиоле, хотя и недовольный, согласно кивнул. БиЛет отпрянул назад, словно его оскорбили до глубины души, но при этом мрачно поклонился. УрЛейн и ДеВар сели в алькове. Генерал поднял руку, приказывая остальным не подходить слишком близко. ЗеСпиоле вытянул руки, сдерживая людей.
— Что показалось тебе подозрительным, ДеВар? — тихо спросил он.
— Он не похож на послов, с которыми мне доводилось сталкиваться. Нет у него посольского лоска.
УрЛейн тихо рассмеялся.
— Он что, одет в ботфорты и штормовку? На каблуках ракушки, а на шапке помет чаек? Послушай, ДеВар…
— Я говорю о его лице, о выражении. О глазах и вообще об осанке. Я видел сотни послов, государь, и все они каждый на свое лицо, могут быть открытыми, разгневанными, уступчивыми, застенчивыми, нервными, жестокими… какими угодно. Но все они небезразличны, государь, у всех неизменно есть интерес к своей должности и к своей миссии. Этот же… — ДеВар покачал головой.
УрЛейн положил руку на плечо своего телохранителя.
— Этот тебе кажется каким-то не таким, верно?
— Признаюсь, вы это выразили лучше меня, сэр.
УрЛейн рассмеялся.
— Я уже говорил, ДеВар, мы живем во времена, когда ценности, роли и люди меняются. Ведь ты же не ждешь, что я буду вести себя, как другие правители, так?
— Нет, государь, не жду.
— Точно так же мы не можем ждать, что все чиновники всех новых стран будут отвечать нашим ожиданиям, возникшим при старой империи.
— Я это понимаю, государь. Надеюсь, что я это уже принимаю в расчет. То, о чем я говорю, это просто чувство, но, если можно его так назвать, чувство профессиональное. А ведь за это вы меня и держите. — ДеВар заглянул в глаза своего господина, пытаясь понять, удалось ли ему убедить протектора, передать ту тревогу, что он испытывал. Но в глазах протектора по-прежнему мелькали искорки, казалось, его все это больше забавляет, чем тревожит.