Я утверждаю, что это история ДеВара, и в то же время с готовностью признаю, что это не вся его история, а только часть ее и, по всей видимости, малая часть, измеренная лишь несколькими годами. Была и другая часть, предшествовавшая этой, но в анналах истории сохранились лишь туманные намеки на те далекие времена.
Итак, вот истина, как она предстала моим глазам или как была рассказана мне теми, кому я доверяю.
Жизнь научила меня, что у каждого своя правда. Точно так же как радуга по-разному открывается двум разным людям (хотя оба, несомненно, видят ее, в отличие от человека, стоящего непосредственно под ней, – он ее вообще не видит), так и с истиной – она зависит от того, где стоит человек и под каким углом смотрит.
Читатель, конечно же, может предпочесть взгляд, несовпадающий с моим, и лично я это только приветствую.
– ДеВар? Это ты? – Премьер-протектор, первый генерал и великий эдил протектората Тассасен, генерал УрЛейн прикрыл козырьком ладони глаза, защищаясь от яркого света из веерообразного, усеянного драгоценными камнями окна над черным полированным полом зала. Стоял полдень, и в безоблачном небе ярко сияли и Ксамис и Зиген.
– Слушаю, государь, – сказал ДеВар, выходя из тени на краю помещения, где на огромных деревянных стеллажах хранились карты. Он поклонился протектору и положил на стол перед ним карту. – Я думаю, это та самая карта, которая может вам понадобиться.
Внешность ДеВара – высокий, мускулистый, средних лет, темноволосый, смуглый и темнобровый с глубоко посаженными прищуренными глазами и внимательным задумчивым взглядом – вполне соответствовала его профессии, которую он как-то раз описал как убийство убийц. Казалось, он в одно и то же время напряжен и расслаблен, как зверь, всегда готовый к прыжку, но одновременно может оставаться в этом взведенном состоянии столько, сколько потребуется, пока его жертва не окажется в пределах достижимости и не потеряет бдительности.
Одет он был, как и всегда, в черное. Его сапоги, рейтузы, рубашка и короткая куртка – все было темным, как ночь затмения. На правом боку висел узкий меч в ножнах, а на левом – длинный кинжал.
– Ты что, теперь носишь карты для моих генералов, ДеВар? – язвительно спросил УрЛейн.
Главный генерал Тассасена, простолюдин, командовавший аристократами, был относительно невысок, но обладал таким сильным, властным характером, что никто не чувствовал себя выше его. Волосы его местами поседели и поредели, но глаза горели ярко. Люди обычно называли его взгляд пронзительным. На нем были штаны и длинный мундир, которые благодаря ему вошли в моду среди многих его коллег-генералов и немалой части тассасенских торговцев.
– Да, когда мой генерал отсылает меня прочь, – ответил ДеВар. – Я стараюсь делать что-нибудь полезное, и эти дела отвлекают меня от мыслей об опасностях, угрожающих моему господину, когда меня нет рядом. – Он развернул карту.
– Границы… Ладенсион. – УрЛейн вздохнул, поглаживая мягкую поверхность старой карты, потом поднял на ДеВара озорной взгляд. – Мой дорогой ДеВар, самая большая опасность, какой я подвергаю себя в таких случаях, это нехорошая болезнь, полученная от недавно привезенной девицы, или пощечина от одной из слишком застенчивых моих наложниц, если она сочтет мои новации слишком грубыми. – Генерал усмехнулся, подтягивая ремень на своем небольшом животике. – Или царапина на спине, или укус в ухо, если мне повезет.
– Генерал всем нам, кто помоложе, даст сто очков вперед, – пробормотал ДеВар, разглаживая пергаментную карту. – Но известно, что убийцы, в отличие от телохранителей, питают гораздо меньше уважения к неприкосновенности гаремов великих вождей.
– Убийца, который рискнет прогневить моих дорогих наложниц, почти заслуживает успеха, – сказал УрЛейн; он пощипывал свои короткие седые усики, а в глазах его сверкали озорные искорки. – Провидению известно, что их любовь нередко грубовата. – Он протянул руку и кулачком ударил ДеВара под локоть. – Как ты считаешь?
– Вы правы, государь. Но все же я думаю, что генерал мог бы…
– Ага, вот и остальная шайка, – сказал УрЛейн, потирая руки, когда двери в дальнем конце зала распахнулись, вошло несколько человек (одетых, как и он), сопровождаемых стайкой адъютантов в военной форме, чиновниками в штатском и всякими другими помощниками. – ЙетАмидус! – воскликнул протектор, быстро направляясь навстречу высокому человеку с грубоватым лицом, шедшему во главе группы. Он пожал высокому руку, похлопывая его по спине. Он поздоровался со всеми другими генералами, назвав каждого по имени, потом заметил своего брата. – РуЛойн! Вернулся с Заброшенных островов! Что, все в порядке? – Он обнял своего более высокого и плотного брата, который улыбнулся и, кивнув, ответил:
– Да, государь.
Протектор увидел своего сына, нагнулся и поднял его на руки.
– Латтенс! Мой любимый сын! Ты уже сделал уроки?
– Да, отец, – сказал мальчик. Он был одет как маленький солдат и размахивал деревянным мечом.
– Хорошо! Останься с нами – поможешь нам решить, что делать с мятежными баронами в болотах.
– Только ненадолго, брат, – сказал РуЛойн. – У него короткий перерыв. Он должен по звонку вернуться к наставнику.
– Ну, для Латтенса этого времени хватит, чтобы внести свежую ноту в наши планы, – сказал УрЛейн, сажая мальчика на стол для карт.
Чиновники и писцы стремглав бросились к деревянным стеллажам с картами у стены, каждый из них хотел успеть первым.
– Можете не спешить, – сказал им вслед генерал. – Вот вам карта! – крикнул он, и его брат и подчиненные генералы поспешили к столу, встав вокруг него. – Кое-кто уже… – начал генерал, обводя собравшихся взглядом в поисках ДеВара, потом тряхнул головой и вернулся к карте.
За его спиной, скрытый от протектора более высокими людьми, но в пределах длины меча, стоял его главный телохранитель, скрестив руки и положив ладони на эфесы видимой части своего вооружения. Незаметно и почти невидимо обводил он взглядом собравшихся людей.
«Жил некогда великий император, которого боялся весь известный тогда мир, кроме внешних его бесплодных окраин, о которых никто никогда не думал и где жили только дикари. Ни равных ему, ни соперников у императора не было. Его собственное царство занимало большую часть мира, а все другие короли склонялись перед ним и платили ему богатую дань. Власть его была абсолютной, и он не боялся ничего, кроме смерти, которая когда-нибудь приходит за всеми, даже за императорами.
Он решил обмануть смерть, построив дворец, такой огромный, такой великолепный, такой небывало роскошный, чтобы сама смерть (а тогда считалось, что за теми, в ком течет королевская кровь, она приходит в образе огненной птицы, видимой только умирающему) захочет остаться в этом великолепном дворце, жить там и не возвращаться в глубины неба с императором в когтях из языков пламени.
Император решил строить этот дворец на острове в центре большого круглого озера между долиной и океаном, вдалеке от своей столицы. Дворец имел форму огромной конической башни высотой в полсотни этажей. Он был набит всеми мыслимыми предметами роскоши и драгоценностями, которые встречались в империи. Все они находились в безопасности в глубинах дворца, недоступные для обычных воров, но на виду у огненной птицы, когда та заявится за императором.
Там же стояли волшебные статуи всех фавориток императора, всех его жен и наложниц. Святейшие из святых гарантировали императору, что, когда он умрет и огненная птица прилетит за ним, статуи оживут.
Главный архитектор дворца звался Муннош и был известен во всем мире как величайший строитель из всех когда-либо живших на земле, и именно благодаря его мастерству и искусству стало возможно осуществить этот величайший замысел. Поэтому щедрость императора по отношению к Мунношу не знала границ; драгоценности, милости, наложницы сыпались на архитектора бесконечным дождем. Но Муннош был на десять лет моложе императора, и стареющий властелин, видя, что великая стройка приближается к завершению, понимал, что умрет раньше Мунноша, который может по собственной воле или под пыткой выдать, где во дворце расположены кладовые с драгоценностями, когда император, умерев, будет жить с великой огненной птицей и волшебным образом ожившими статуями. Муннош даже, может быть, успеет построить еще более величественный дворец для следующего короля, который унаследует трон и станет императором.