Ваш друг расскажет историю, произошедшую с вами обоими, так, что у вас возникнет сомнение, а было ли это вообще, но зато рассказывает он об этом куда забавнее, чем было на самом деле; или он вас обоих выставляет в лучшем свете, а вы промолчите, и скоро другие будут рассказывать эту историю, присовокупив к ней что-нибудь свое, а немного спустя вы сами, зная, что ничего этого не было, будете рассказывать ее с новыми подробностями.
Те из нас, кто ведет дневники, время от времени обнаруживают, что (без всякого злого умысла, не намереваясь сочинять и не дрожа над своей репутацией) мы вспоминаем о том или ином событии совсем не так, как было на самом деле. Немалую часть нашей жизни мы можем просто и ясно рассказывать о каком-либо происшествии, оно не вызывает у нас никаких сомнений и вопросов и кажется нам в воспоминаниях таким отчетливым. И вдруг мы находим отчет о нем, написанный нашей же рукой, по горячим следам, и нам становится ясно, что дело обстояло совсем не так, как мы об этом помним!
Так что, видимо, мы ни в чем не можем быть уверены.
Но мы должны жить. Мы должны находить себе место в этом мире. А для этого нам приходится вспоминать прошлое, пытаться предвидеть будущее и отвечать на требования настоящего. И мы каким-то образом двигаемся вперед, хотя в процессе (может быть, для того, чтобы сохранить, насколько возможно, здравый смысл) убеждаем себя, что прошлое, настоящее и будущее гораздо более познаваемы, чем это есть на самом деле или могло быть когда-то.
Так что же случилось?
Всю свою долгую жизнь я безрезультатно возвращался к тем нескольким мгновениям.
Пожалуй, не было и дня, когда бы я не раздумывал о тех кратких мгновениях в камере пыток дворца Эфернцев городе Гаспиде.
Я уверен, что не терял сознания. Доктор просто убедила меня, что я ненадолго отключился. После ее отъезда, немного оправившись от своего горя, я все больше и больше приходил к убеждению, что прошло именно столько времени, сколько я тогда насчитал. Ралиндж взгромоздился на железную кровать, намереваясь овладеть доктором. Помощники палача стояли в нескольких шагах от него, но где точно, я не помню. Я закрыл глаза, чтобы не видеть этого ужаса, и вдруг камера наполнилась странными звуками. Прошло всего несколько мгновений – два-три удара сердца, не больше, я готов жизнью поклясться, – и вот вам пожалуйста, они, все трое, умерли насильственной смертью, а доктор освободилась от своих пут.
Каким образом? Что может двигаться с такой скоростью? А если иначе – сколько же воли или разума нужно, чтобы заставить людей сделать такое с собой? И как она смогла сохранить такое присутствие духа сразу же после всего этого? Чем больше я возвращаюсь к тому короткому промежутку времени между гибелью палачей и прибытием стражников, когда мы сидели бок о бок в клетке, тем больше я убеждаюсь: ей откуда-то было известно, что мы будем спасены, что король внезапно окажется на пороге смерти и доктора срочно вызовут спасать его. Но почему она была так спокойна и уверена в этом?
Может быть, Адлейн прав и тут не обошлось без колдовства. Возможно, у доктора был невидимый телохранитель, который смог оставить шишку размером с яйцо на головах слуг и незамеченным проскользнуть в камеру, чтобы разделать этих мясников и освободить доктора от пут. Мне этот ответ кажется единственно разумным, но он в то же время – и самый фантастический.
А может, я и в самом деле уснул, упал в обморок, или потерял сознание, или уж как там это называется. Может быть, я слишком полагаюсь на свою уверенность.
Что еще осталось рассказать? Дайте-ка подумать.
Герцог Улресил умер, находясь в бегах, в провинции Бротехен, месяца два спустя после отъезда доктора. Говорят, он порезался разбитой тарелкой, что привело к заражению крови. Вскоре после этого умер и герцог Кветтил – от болезни, поразившей все его конечности и приведшей к их омертвлению. Доктор Скелим оказался бессилен.
Я стал врачом.
Король Квиенс правил еще сорок лет и до самого конца пребывал в великолепном здравии.
После него остались только дочери, а потому теперь у нас на престоле королева. Меня это беспокоит меньше, чем я ожидал.
В последнее время покойного отца королевы стали величать Квиенс Добрый, а иногда и Квиенс Великий. Возьму на себя смелость сказать, что к тому времени, когда моя рукопись попадет в чьи-нибудь руки, все это окончательно определится.
Я был его личным врачом последние пятнадцать лет, потому что учеба у доктора и мои собственные открытия сделали меня, как ни посмотри, лучшим медиком в стране. А может быть, и одним из лучших в мире, потому что, когда (частично благодаря посольской деятельности гаана Кюдуна) были установлены надежные и постоянные связи с островной республикой Дрезен, мы обнаружили, что, хотя наши собратья-антиподы действительно обогнали нас во многих областях, они совсем не так продвинуты в медицине да и во всем остальном, как о том говорила доктор.
Гаан Кюдун приехал жить в нашу страну и стал мне кем-то вроде отца. Позднее он стал моим добрым другом и целое десятилетие был послом в Гаспидусе. Щедрый, предприимчивый и решительный человек, он как-то признался мне, что был весьма успешен во всех своих начинаниях, но есть всего одна проблема, которую он никак не мог разрешить, а именно: найти доктора или, по крайней мере, отыскать хоть какой-то ее след.
У нее самой мы спросить не могли, потому что она исчезла.
Как-то ночью в море Оск «Плуг морей», держа курс на Кускерию, шел с хорошим ветром мимо гряды небольших необитаемых островов. И тут на такелаже корабля затеял свою игру сверкающий зеленый призрак, известный у моряков под названием «огненная цепь». Поначалу все только дивились, а потом стали опасаться за свои жизни, потому что не только огненная цепь была ярче и больше всего, что доводилось видеть морякам прежде, но и ветер внезапно посвежел настолько, что грозил порвать паруса, сломать мачты или вообще перевернуть галион.
Огненная цепь исчезла так же неожиданно, как появилась, и ветер снова стал таким, как прежде, – устойчивым и сильным. Понемногу все, кроме вахтенных, вернулись в свои каюты. Один из пассажиров заметил, что им не удалось разбудить доктора, чтобы и она посмотрела на огненную цепь, правда, никто не придал особого значения этим словам, потому что доктора уже приглашали тем вечером отобедать с капитаном, но она прислала записку, в которой отклоняла приглашение, причем ссылалась на недомогание, вызванное некоторыми особыми обстоятельствами.
На следующее утро стало ясно, что она исчезла. Дверь докторской каюты была заперта изнутри, и ее пришлось взломать. Иллюминаторы были открыты из-за духоты, но ввиду их малого размера протиснуться сквозь них наружу было невозможно. Все ее вещи или, по крайней мере, большая их часть остались в каюте. Они были упакованы, и капитан решил переслать их в Дрезен, но затем они исчезли во время путешествия, что не удивительно.
Гаан Кюдун, узнав об этом (как узнал и я, правда, годом позже), вознамерился сообщить семье доктора о том, что случилось с ней и какую хорошую память она оставила по себе в Гаспидусе, но тут его ждало разочарование. Все его запросы, отправленные на остров Наптилию и в город Прессел, и даже его собственный приезд туда закончились ничем, хотя несколько раз ему и казалось, что он вот-вот должен найти кого-то из ее близких. Но ему даже не удалось обнаружить никого, кто знал бы женщину, известную нам как доктор Восилл. Я думаю, что эта мысль среди немногих других не давала ему покоя и на смертном одре, хотя он и прожил очень насыщенную жизнь и пользовался немалым влиянием.
Начальник стражи Адлейн в конце отведенного ему срока сильно мучился от тяжелой болезни. Я думаю, он страдал от того же недуга, который за много лет до этого погубил работорговца Тунча.