– Она меня укусила! – Саша, возмущенная отсутствием должной реакции родителей, сердито топает ногой.
– И она будет наказана. – Строго произносит отец, совершенно не обращая внимания на слезы обеих дочерей. – Наряжать елку мы закончим без нее. Вера отправляется в детскую.
Мама, нехотя, выпускает малышку из своих объятий, и отец отводит упирающуюся дочку в самую маленькую комнату. Оказавшись рядом со своей кроватью, девочка падает на живот и самозабвенно предается крикам. Пусть мама с папой знают, как ей плохо и как она расстроена. Пусть им станет стыдно! И тем более Сашке!
Всхлипывая, Вера мысленно высказывает противной сестре все, что она о той думает: «Старшая нашлась, все время только и делает, что командует и ябедничает отцу. Как было бы хорошо быть единственным ребенком в семье».
Мысленный монолог становится все более горячим и несдержанным, а главным выводом следует утверждение о том, что они поймут, и они пожалеют.
Но не через пятнадцать и даже не через тридцать минут стыдно никому не становится. Никто за ней не приходит. Вера пытается перевернуться, чтобы устроиться удобнее, и только тут замечает, что в руке у нее все еще зажат стеклянный шарик. Она подносит игрушку ближе к лицу и, то и дело шмыгая носом, пытается его рассмотреть.
Несколько домиков расположены полукругом вокруг маленькой ёлки. Есть башенка с часами, мелкие фигурки людей, и даже малюсенький песик с пушистым хвостом. Целая деревенька, покрытая золотыми блестками, призванными изображать снег. Среди людей угадываются дети и взрослые.
Девочка закусывает губу, воображая, как она могла бы попасть в эту деревню. Там бы никто не говорил ей, что стекло брать нельзя. Весь мир из стекла. Она бегает с пушистой собачкой, делает снежную бабу из блесток и забирается на самый верх часовой башни. Вера закрывает глаза, представляя яркую картинку своих приключений. «Стеклянный мир, стеклянный снег, стеклянные люди, стеклянная жизнь…» - думает она, погружаясь в стеклянные сны.
Вера просыпается от глухого звука шагов, в комнате уже совсем темно.
Она осторожно встает с кровати и, цепляясь кончиками пальцев за стены, выходит в коридор. В гостиной горит гирлянда, на потолке виднеются голубые отсветы телевизора. Тихонько встав у дверей, она заглядывает внутрь. Экран показывает кремлевские куранты. Большая и маленькая стрелка, словно сомкнутые вместе ладони, указывают на двенадцать. Мерные удары монотонно отсчитывают последние секунды. Мама и папа держат в руках по высокому бокалу, Саша с восторгом поднимает хрустальный стаканчик с чем-то темно-вишневым.
Они не позвали ее. Оставили одну. Отказались. Вера зажмуривается, пытаясь сдержать рвущуюся наружу злость. Это все Сашка, это она виновата! Ощутив все еще зажатую в ладони игрушку, Вера, что было силы, бросает ее в стенку, вкладывая в удар всю свою злость и разочарование. Зачем она родителям, если у них есть уже старшая дочь? В этот момент больше всего на свете она хочет, чтобы у нее не было сестры. Чтобы никто не отнимал у нее игрушки, не ябедничал отцу, не отнимал время у матери.
Шар с громким звоном влетает в стену и осыпается на пол. Вера жмурится, ожидая криков.
Тихо. Только слышно как работает телевизор. Досчитав до десяти, девочка осторожно открывает сначала один глаз, затем второй. Выждав еще пару секунд, она медленно тянется к двери и выглядывает в комнату. Родители, улыбаясь, чокаются между собой бокалами. Саши вместе с ними нет.
Вера делает несколько неуверенных шагов в их сторону.
– В прошлом году Голубой огонёк мне очень понравился. – Говорит мама, подкладывая себе в тарелку салат.
– Я слышал, в этом году будет петь Иглесиас.
Девочка удивленно переводит взгляд с одного родителя на другого. Они словно не замечают ее.
– Мам, пап, а где Саша?
Но взрослые игнорируют ее вопрос, громко обсуждая иностранных артистов.
– Мама! – Внутри все скручивается от тревоги. Неужели они настолько сердятся?
Вера осторожно подходит к столу и встает, заслонив собой телевизор.
– Простите меня, пожалуйста.
Родители затихают, и девочка с надеждой вскидывает голову.
– Ой, какое чудесное платье! – Всплескивает руками мама. – Интересно, если я ткани достану, Тамара мне такое сошьет?
Вера рассеяно оборачивается. В телевизоре одна из ведущих программы одета в длинное голубое платье на тонких лямочках.
Девочка чувствует, как высохшие после сна слезы возвращаются с новой силой. За что они так с ней? Неужели действительно решили кому-нибудь ее отдать и вот теперь привыкают не замечать младшего ребенка?