Значит, показалось. Мысли всплывали нечеткие, ее подташнивало, голова кружилась. То ли побочные эффекты беременности, то ли разбитое сердце, то ли гомон толпы так действовали — Эмпра не могла сказать наверняка. Скорее всего, троица этих факторов слилась воедино, когда она скорбно смотрела на песок расстилавшейся внизу арены.
Второго незнакомца, присевшего рядом с ней на скамью, Эмпра заметила, только когда он заговорил.
— Cruenti sunt ludi. Oculo intimo spectare non sapiat.
Кровавые игры. Неразумно обращать на них внимание нерожденного. Услышать здесь такое, тем более на латыни с плохим произношением, было странно. Эмпра нахмурилась, но не отвела взгляд от арены. Разговор с древним римлянином противоречил всем правилам поведения рекордера, хотя она уже давно нарушила их, общаясь с гладиатором без видеозаписи. Эмпра пришла сюда по одной-единственной причине и не чувствовала себя расположенной к разговору.
— Я сделал ставку на Гая. А ты?
Сердце учащенно забилось. Заметил ли док ее реакцию на имя? Эта мысль была первой. И почему молодой человек так сказал? Ей хватило одного взгляда на сидящего рядом, чтобы понять: сосед по скамье — коллега, путешественник во времени. У многих в амфитеатре темная кожа, но такие тоги мужчины носили более ста лет назад. И как он мог узнать про Гая? И почему намекнул, что все про них знает… Неразумно обращать на них внимание нерожденного. Эта фраза сразу наполнилась содержанием.
Отключив передачу данных, Эмпра задала вопрос:
— Кто ты?
Нахмурившись, юноша молчал, пока Эмпра не начала сомневаться. Возможно, человек из этого времени и не понял языка Центрального. Наверное, здесь какое-то случайное совпадение или результат ее болезненного состояния.
— Я не записываю, — сделала она вторую попытку. — Можешь говорить спокойно.
— Я друг. Зови меня Грэм. — Эти слова получились у незнакомца гораздо лучше, чем фразы на латыни. Живая речь, а не лоскутное одеяло, слепленное автоматическим переводчиком. — Пришел забрать тебя назад, на «Аб этерно».
Сердце снова сжалось.
— Ты не понимаешь. Я не могу уйти…
— Гай сегодня не бьется. — Грэм посмотрел вниз, на императорскую ложу; под приветственные крики толпы в ней как раз появился император.
Эмпре очень хотелось, чтобы его слова соответствовали правде, но тем больнее ранила ложь. Поединок Гая числился одним из первых, об этом он поведал за столом прошлым вечером, так и не сумев спрятать дрожь в голосе.
— Бьется. И я должна это видеть. — Эмпра всхлипнула, удивившись себе. Обычно она умела скрывать чувства. Благодаря свободной столе шесть месяцев скрывала от экипажа «Аб этерно» свою беременность. — Мне нужно знать, чем закончится бой.
— Мы заключили соглашение с ланистой Гая. Он свободен и ждет возле «Аб этерно», чтобы попрощаться. Я здесь, чтобы отвести тебя к нему.
— Свободен? — Голова у Эмпры закружилась еще сильнее. Руки упали с живота на скамью, пальцы вцепились в потрескавшееся дерево. — Корпус никогда бы этого не позволил.
— Мы не из Корпуса, — объяснил Грэм. — Как бы я, по-твоему, сидел здесь и разговаривал?
— Если вы не из Корпуса, то откуда?
— На ответ потребуется больше времени, чем у нас есть. У тебя скоро отойдут воды, и если не успеешь возвратиться в Центральный до рождения сына, дела могут обернуться очень дерьмово. Э, извини за выражение.
Но Эмпру поразило не грубое слово. Сын. Ладони взметнулись назад к животу. Док предлагал определить пол ребенка, но она отказалась, потому что не смогла бы уберечь тайну от Гая и открыла бы гораздо больше, чем могла себе позволить.
— В каком смысле дерьмово?
— Идем со мной. — Грэм поднялся, протягивая руку. — По дороге объясню все, что смогу.
Порта санавивария должны были скоро открыться. Эмпра внимательно смотрела на их решетчатые створки. Стандартный римский дизайн — набран из треугольников и перекрестий, зависит от того, как посмотреть. Толпа тоже обратила взоры на ворота; крики нетерпения усиливались. Ребенок — ее сын — начал толкаться в животе.