Глаза его метнулись к навигационной системе «Инвиктуса»: Бдительность! То, что увидел инженер, потрясло его до глубины души.
На этот раз числа не просто менялись.
Они исчезали.
28
ПОЖАРНАЯ СИТУАЦИЯ
Фару снова семь лет. Сладкое, чуть горьковатое мороженое тает на языке. Второпях он откусил несколько раз подряд, и холод через коренные зубы проник в самый мозг. Утреннее солнце заливает квартиру, превращая самые обычные вещи в золото: ободок его тарелки, вазу, полную незабудок, картонные коробки, из которых Берг построил для него машину времени. Под лучами солнца мама выглядит как королева. Ее волосы заплетены в косы, и падающий на них свет придает каштановому янтарный оттенок. Когда она хмурится, кельтские корни превращаются в огненную корону.
— Что не так?
— Ты только что вернулась из экспедиции. — Фар морщится и трет заломивший от холода висок. — Почему тебе нужно так скоро снова уезжать?
— Это моя работа, Фарвей. Ты даже не заметишь, как я уже вернусь, — обещает она. — Кроме того, для меня неделя, для тебя — всего один день. Тем путешествия во времени и забавны…
Так и было. Из-за сына экспедиции Эмпры стали короче, продолжительностью не более года, но даже недолгие отлучки складывались в месяц-другой. Каждый раз по возвращении матери Фар видел в ней изменения. На руках появились новые веснушки. Глаза ее видели многое, и от этого взгляд становился все тяжелее. Морщинки на лбу, в которых залегла грусть, больше не разглаживались даже под прикосновением золотистых солнечных лучей.
Фар через стол смотрит на мать. Она вернется сегодня вечером, но уже не будет той мамой, что сидит сейчас напротив. Такая непоседливая, готовая сорваться и лететь… Он решает сделать снимок через свой интерфейс. Щелк! Солнце, золото и голубые цветы. Когда мама вернется, он покажет ей фото. Может, тогда она поймет, как изменилась.
Сейчас Эмпра Маккарти стояла перед ним в своем прежнем обличье. Прошло одиннадцать лет, а она не постарела ни на один день, ее словно взяли прямо из детства Фара. Волосы заплетены все в те же косы, словно кто-то создал голограмму на основе той, прощальной, фотографии.
Хотя ни одна голограмма так смотреть не могла — глаза горели ярче, чем в любом воспоминании. Силуэт Эмпры Маккарти обволакивал дым, и это подтверждало, что она — существо из плоти и крови.
— Гай?
Странно. Раньше она никогда не называла сына вторым именем. Он с трудом поднялся на ноги, в глазах все плыло. Мама стала ниже — нет, это он вырос. Годы добавили костям Фара шестьдесят сантиметров, и теперь он видел тонкую седую прядь в волосах матери.
— Мама? — прохрипел Фар.
— Фарвей? — Мать выглядела так, словно только что очнулась ото сна и начинала медленно осознавать, что стоит в обреченной Александрийской библиотеке лицом к лицу со своим сыном. — Но… как? Что ты здесь делаешь? Сколько тебе лет?
Имоджен что-то кричала в ухе у Фара, пелена дыма вокруг сгущалась, превращаясь в туманный полог, — пламя подбиралось все ближе. Фар ни на что не реагировал, потому что грезил наяву. Одиннадцать лет он думал об этом моменте. Думал в Академии, во время экзаменов на симуляторе, воруя сокровища и надрываясь от смеха со своим экипажем. Чем бы он ни занимался, на заднем плане сознания постоянно присутствовали сын и мать, воссоединившиеся где-то в глубине истории. Он воображал эту сцену на тысячу разных ладов, в самых разных веках и декорациях. Теперь, когда она стала явью, ему с трудом верилось в реальность происходящего. Все правильно. Все шло слишком хорошо, чтобы быть…
Но тут Эмпра взяла лицо Фара в свои ладони. Это было прикосновение матери — моментально узнаваемое и вызвавшее бурю эмоций.
— Мне сейчас восемнадцать, — сумел выговорить он.
— Восемнадцать, — прошептала она. — Берг, ты это видишь?