Сейчас мы подходим к тому периоду, с которого, как утверждают психиатры консервативной школы, началось безумие Чарльза Варда. Найдя бумаги своего прапрапрадеда, Чарльз сразу же просмотрел некоторые места и, по всей вероятности, нашел что-то крайне интересное. Но, показывая рабочим заголовки, он старательно прикрывал рукой сам текст и проявлял беспокойство, которое едва ли можно было объяснить исторической и генеалогической ценностью находки. Возвратившись домой, он сообщил эту новость с каким-то рассеянным видом, не скрывая необычайной важности найденных документов, но при всем том явно не горя желанием продемонстрировать их родителям. Он даже не упомянул их названия, сказав только, что нашел кое-какие записи Карвена, большей частью зашифрованные, которые нужно тщательно изучить, чтобы понять, о чем там говорится. Вряд ли он показал бы рабочим даже заголовки, если бы не их откровенное любопытство. Во всяком случае, он не желал проявлять особую скрытность, которая могла бы вызвать подозрения родителей и заставить их специально обсуждать эту тему.
Всю ночь Чарльз Вард просидел у себя в комнате, читая найденные бумаги, и с рассветом не прервал своего занятия. Когда мать позвала его, чтобы узнать, что случилось, он попросил принести завтрак наверх. Днем он показался лишь на короткое время, когда пришли рабочие устанавливать камин и портрет Карвена в его кабинете. Следующую ночь юноша спал урывками, не раздеваясь, так как продолжал лихорадочно биться над разгадкой шифра, которым был написан манускрипт. Утром его мать увидела, что он работает над фотокопией Хатчинсоновой рукописи, которую раньше часто ей показывал, но, когда она спросила, не может ли ему помочь ключ, данный в бумагах Карвена, он ответил отрицательно. Днем, оставив труды, он, словно зачарованный, наблюдал за рабочими, завершавшими установку портрета в раме над хитроумным устройством в камине, где бутафорское бревно весьма реалистично пылало электрическим огнем, и подгонявшими боковые панели камина, чтобы они не особенно выбивались из общего оформления комнаты. Передняя панель, на которой был написан портрет, была подпилена и установлена так, что позади нее образовалось что-то вроде стенного шкафа. По завершении работ Чарльз окончательно переселился в кабинет и расположился там, поглядывая то на разложенные перед ним бумаги, то на портрет, который в свою очередь взирал на юношу подобно состарившему его облик зеркалу, напоминая о прошедших столетиях.
Родители Чарльза, размышляя позднее о поведении сына в тот период, сообщают интересные детали относительно его стараний скрыть предмет своих исследований. В присутствии слуг он редко прятал какой-либо из документов, который изучал, ибо совершенно справедливо предполагал, что они все равно ничего не поймут в сложных и архаичных письменах Карвена. Однако в обществе родителей он проявлял большую осторожность, и хотя упомянутый манускрипт был написан шифром, являя собой сочетание загадочных символов и неведомых идеограмм{33} (как и рукопись, озаглавленная «Тому, Кто Придет Позже…»), он спешил накрыть его первым попавшимся листом бумаги. На ночь юноша запирал все бумаги в старинный шкафчик, стоявший у него в кабинете. Так же он поступал всякий раз, выходя из комнаты. Постепенно он вернулся к более регулярному образу жизни, работая только в дневные часы, но долгие прогулки по городу прекратились, видимо, больше его не привлекая. Начало занятий в школе, где Чарльз учился в выпускном классе, было для него лишь помехой, и он неоднократно заявлял, что не намерен в дальнейшем поступать в колледж. Он говорил, что должен заняться чрезвычайно важными исследованиями, которые дадут гораздо больше знаний, чем все университеты мира.
Все это уже тогда могло бы обеспокоить окружающих, если бы Чарльз и ранее не проявлял склонности к уединению и долгим научным штудиям. Он был ученым-отшельником по складу характера, поэтому родители не столько удивлялись, сколько сожалели о его строгом затворничестве и скрытности. В то же время они сочли странным, что он не показывал им ни одного листочка из найденного сокровища и ничего не сообщал о ходе и результатах своих исследований. Эту таинственность Вард объяснял желанием подождать до тех пор, пока он не сможет оформить свое открытие как нечто цельное, но недели проходили без видимого прогресса, и в его отношениях с родными росла напряженность, тем более что миссис Вард с самого начала не одобряла всю эту возню с бумагами Карвена.
В октябре Вард снова начал посещать библиотеки, но теперь он искал не исторические документы, а литературу по колдовству и волшебству, оккультизму и демонологии. Если нужных ему материалов не оказывалось в Провиденсе, он отправлялся на поезде в Бостон, в большую библиотеку на Копли-Сквер, в гарвардскую библиотеку Вайденера или в Сионскую библиотеку в Бруклине, где хранились редкие труды по библейской тематике. Он покупал много необычных книг, быстро заполнив ими несколько новых полок, сооруженных в его кабинете. Во время рождественских каникул он предпринял ряд поездок по ближайшим городам, включая посещение Салема, где он сверялся с некоторыми материалами в архивах Эссексского института.