…«Прошу передать по радио мою клятву. Клянусь: я буду абсолютно неузнаваем во всех отношениях. Я клянусь святой клятвой и даю нерушимое слово разным родным, знакомым и всем радиослушателям. Пусть Леночка, услышав эту передачу, сообщит по моему адресу. Помогите наладить счастье нашего будущего дитя!»
…«Сторонники великих семашкинских оздоровительных заветов просят вас сообщить, думают ли санврачи прогрессировать свою науку так, как прогрессируют их коллеги — футболисты, космонавты и мастера эстрадного искусства?»
…«У мужа моего одна мелодия — пить вино, бить жену и увлекаться гражданкой Мещаевой Марией. Прожив со мной всего восемь лет, он стал алкоголиком и развратником семейных жизней».
…«Мы хотели сделать в парикмахерской итальянскую причёску. Но вместо заказанной причёски мастер заявляет, что не лучше ли подстричься под мальчика. И в безвыходном положении приходится стричься под мальчика. И, конечно, под всякую причёску нужен соответствующий костюм, так что приходится шить узкую юбку. И виновниками всего этого безобразия являются мастера дамских залов».
…«Нельзя ли исполнить по радио мою космическую частушку? Не будьте строги к содержанию и форме. Ведь это — народное творчество. Если моя песенка вам подходит, то я очень прошу, чтобы композитор вместо слов ”ти-ти-ти-ти” подобрал слова со звуком ракетных сопел.
Кто-то посмеётся. Кто-то с презрением процедит слово «совок!».
А мне плакать хочется о населении нашего общего «местожительства».
«В этом борделе, где мы живём»
Между мной и им почти ничего общего.
В отличие от него я не убивал, не грабил. Правда, однажды в Мадриде, в супермаркете на Гран Виа, спёр упаковку рыболовных крючков. В чём каюсь.
Он родился в 1431 году, в пятнадцатом веке. Когда умер — неизвестно. Кажется, этого беспутного человека в конце концов повесили. Нас разделяют шесть веков!
Время от времени томясь в тюрьмах, он предавался сочинению стихотворений. Лишь малая часть из них уцелела, а из той, что уцелела, совсем немного дошло до меня в переводах с французского. Переводы плохие и не очень плохие. Читаешь и чувствуешь, как переводчики изо всех сил пытаются причесать беспутного автора. Так сказать, ввести за руку в приличное общество. Беспутный-то беспутный, но этот пьянчуга и грабитель с беспощадной трезвостью видел мир, куда попадает человек после рождения…
Странное дело, сквозь отысканные мною переводы стихов разбойника с большой дороги проглядывало лицо очень ранимого человека.
Общее между нами лишь то, что я тоже пишу стихи.
Я был молод, одинок. Иногда ловил себя на том, что мысленно с ним разговариваю, как мысленно говоришь с близкими тебе людьми.
Безусловно, существует таинственная, необъяснённая связь между тем, о ком ты думаешь, что генерируют твои мысли, и так называемой реальной действительностью.
…Однажды одной девушке приходит в голову уговорить меня заехать вместе с ней к незнакомому человеку, навестить какого-то разбитого инсультом старика — бывшего эмигранта, вернувшегося из Франции в Советский Союз.
— Что тебя с ним связывает? — спросил я.
— Собираюсь замуж за одного из его сыновей. Ещё ни о чём не подозревая, я вошёл за ней в небольшую, слишком уж тесно заставленную мебелью квартиру.
Хозяин принял нас в кабинетике. Подволакивая ногу и придерживая здоровой рукой другую, парализованную, он проследовал к обложенному подушечками креслу за письменным столом, угнездился, попросил жену принести чаю.
И мы стали пить чай с принесённым нами печеньем.
Этот тощий, побитый сединою человек поначалу показался мне сущим глупцом. Нужно же было ему сразу после Второй мировой войны вернуться с семьёй сюда из Франции, из Парижа! Из патриотических побуждений… При этом он был даже не русский, а бывший рижанин, увезённый после революции отцом и матерью в эмиграцию.
Там, во Франции, он стал лётчиком. Во время оккупации немцами Парижа примкнул к партизанам — маки. После войны получил орден, пенсию. Почему-то занялся филологией, публиковал эссе на литературные темы.