Поднялся со своими костылями на крылечко, постучал в дверь. Безмолвие. Набрался храбрости, толкнул её. Заперто.
Я решил, что хозяин уехал. Быть может, давно. Уж больно все вокруг казалось вымершим. Сидел на ступеньках, думал о собственной глупости, о том, что, если бы не это путешествие, уже мог бы добраться из Евпатории до Симферополя и мчать поездом в Москву, где должен был явиться в Реввоенсовет, встать на учёт.
На прощание с, так сказать, несбывшейся мечтой я решил хотя бы обойти домишко, поглядеть, как тут живёт необыкновенный, ни на кого не похожий писатель.
Свернул за угол и от неожиданности замер.
Привязанный к склонившейся от тяжести ветке грушевого дерева покачивался на верёвке огромный камень.
Под камнем была четырёхугольная яма, водоём, полный воды. У подножия дерева валялись два ведра и деревянная лестница. Потом я обратил внимание на широкую доску. Один её конец находился между водой и камнем, другой скрывался в раскрытом настежь окне.
Я подошёл к нему, осторожно глянул в темноту комнаты. И столкнулся взглядом с человеком, в руках которого было ружье. Человек был абсолютно голый.
— Кто такой? Что надо? Идите к двери! Он произнёс это так яростно, что было понятно — я оторвал его от какого-то важного дела.
Встретил меня на крыльце уже в потрёпанных шароварах. Худой, усатый, с ружьём в руке.
— Кто такой?
Думаю, не столько мои путаные объяснения, сколько костыли смягчили его суровость.
— Заходите. Так я оказался в гостях у своего кумира. Пили мы самогон, закусывали арбузом и сухарями из моего вещмешка.
— Случайно не помните, как Джакомо Казанова бежал через свинцовую крышу флорентийской тюрьмы? — спросил он первым делом. — Меня интересуют подробности.
Ни о каком Казанове я, конечно, в то время не слыхал.
— Ладно, придётся сходить в Коктебель к Максу. У него в библиотеке, кажется, есть мемуары. Правда, на итальянском языке.
Замученное, покрытое вертикальными морщинами лицо писателя вдруг приблизилось ко мне.
— Как вы думаете, можно с одного выстрела из вот такого охотничьего ружья попасть в верёвку? У моего героя только одна пуля. Один шанс бежать из тюрьмы от расстрела.
— Кто он?
— Эсер. У меня голова пошла кругом.
— Хотите, выстрелю? Попробую попасть.
— Какого чёрта?! Это должен сделать он! То есть я!
Хозяин провёл меня в комнату с перекинутой через подоконник доской. Объяснил, что, если встать на конец доски, перешибить единственным выстрелом верёвку, камень сорвётся, ударит по другому краю, и она, как катапульта, выбросит героя из камеры смертников. Тот перелетит через предполагаемую ограду тюрьмы и упадёт в ров с водой, откуда уже можно выплыть на волю…
— Здорово! — сказал я. — Сами придумали? Тут-то он меня и проводил к двери. Заперся. Я уходил, оглядывался, ожидая услышать звук выстрела.
…Не знаю, как вы, а я прочёл впоследствии все его романы, повести и рассказы. Все собрания сочинений. Нигде не встретил подобной сцены. Он рано умер, в 32-м году. У него была тяжёлая жизнь. Читали его автобиографическую повесть?
— Читал…
Я почему-то постеснялся тогда сказать ночному попутчику, что был знаком с вдовой писателя, Ниной Николаевной. Она принимала меня в той самой хатке. Измученная жертва сталинских лагерей.
Солнечный зайчик
Памяти Мурки
Серая, пушистая кошечка с белой грудкой. На кончиках ушей — кисточки, словно у рыси.
Она появилась на свет зимой где-то в недрах МХАТа имени Чехова, и её подарили моей маленькой дочери. Недолго думая, я предложил назвать котёнка Муркой.
Мурка позволяет девочке делать с собой всё, что та хочет: обнимать, прижимать к себе, катать в кукольной коляске, таскать за шиворот.
Ночью Мурка появляется у меня, вспрыгивает на тахту, проходит по одеялу, под которым я сплю, словно по горному хребту, достигает моей головы и обязательно засовывает мордочку в моё ухо, щекочет жёсткими белыми усами. После чего шествует обратно к ногам, где и сворачивается в клубок. Засыпает.
А я, проснувшись, долго не могу заснуть.
Утром по пути на работу жена отводит дочку в детский сад. Уже конец марта. Весеннее солнце весело светит в восточное окно, ярко озаряет часть комнаты.
Мурка мешает мне стелить постели, прибираться. Ей явно хочется поиграть. Знает, что через полчаса я усядусь в своей комнате за работу и ей ничего не останется, кроме как вспрыгнуть на стол, расположиться подобно сфинксу поодаль. Иногда она пытается ухватить лапкой авторучку, сбросить её на пол. Мол, хватит терять время, поиграем!