— С ней всё будет в порядке? — заволновался Никита.
— Изменять события и спасать кого-то — это непростая работа, она отнимает много сил. Но скоро Сирта придёт в норму.
Парень понимающе закивал, не сводявзгляда с Сирты…
— Этот мир не сошёл с ума, как предыдущий. Но кто они такие?
— Как и я.
— Пришельцы? С другой планеты? Галактики? Из иного мира?
— Не это важно, брат.
— Просто интересно. Они помогают, спасают и вроде бы хотят, чтоб люди это знали, но люди…
— Люди не хотят это знать. Люди думают, что они?..
— Венец творения. Всё верно, братец. Этот мир в точности такой, как наш. Жаль. А почему ты не показываешь мне миры совершенно иные? Те, которые полностью отличаются от нашего?
— А какой тебе от них прок? Да и выдержит ли твоя психика что-то совершенно иное? Миры, где нельзя будет задействовать твои органы чувств; миры, где другое понимание процессов и самой жизни?
— Эээ. Возможно, ты прав.
— Теперь домой?
— Нет. Покажи мир, в котором всё хорошо. Очень похожий на наш, но без этих набивших оскомину проблем, которые человечество никак не может решить.
— Как скажешь, брат. Как скажешь. Идём.
Лекс сидел на прогретом солнцем камне и всматривался вдаль: в оранжево-багряное закатное небо, в уходящие вниз по оврагу верхушки тёмных елей, в размытое пятно озера слева от холма.
— О чём грустишь? — спросила подсевшая рядом Лисс.
— Разве я выгляжу грустным? — перевёл на неё свой взгляд Лекс, и его жгуче-зелёные глаза подозрительно прищурились.
— Не знаю, — прытко спрыгнула с камня Лисс, — но сейчас нам точно не о чем грустить. Всё в прошлом, — неторопливо уходя, она обернулась, — идём. Наши уже в сборе.
— Идём, — закивал Лекс.
Все действительно уже собрались на поляне и вели дружескую беседу.
— Приветствую, друзья! — начал Лекс, — сегодня у нас есть одно очень важное событие и за ним, как вы понимаете, последует другое не менее важное.
Собравшиеся догадывались о чём речь.
— Дедушка Робин завтра покинет нас. Это печальное событие и большая потеря для нас. Но его уход даст нам возможность впустить в наш мир новорожденное существо, — рассудительно говорил Лекс, и всё вече кивало в такт его словам.
— Давайте, не будем терять время зря, — уже более импульсивно подхватила речь Лисс, — дедушка Робин хочет проститься с каждым и для каждого у него найдутся слова. Он помнит этот мир ещё таким, каким он был до Великого света.
— Да-да, — продолжил бойкий Ярис, в два прыжка оказавшийся рядом с Лисс, — мир, в котором сильный убивал слабого; мир, в котором питание было связано обязательно со смертью; мир, в котором не было справедливости, любви и гармонии.
Компания, которая именовала себя «вече» зашумела. Друг за другом выходили желающие высказаться.
Когда отблески заката окончательно растаяли на тёмно-синем небе, собрание было завершено и каждый удалился по своим делам.
Лекс почти бесшумно двигался по сумеречному лесу и только изредка треск сучков выдавал его. Почти у самого дома, он ловко взобрался на дерево и снова уставился в уже потемневшее небо с проблесками первых звёзд.
— Эх, — вдохнул он вечерний аромат, — хорошо то как! И пусть сейчас не рождаются новые, пока кто-нибудь не умрёт. Зато мы питаемся солнечным светом и живём по пятьсот-шестьсот лет, а то и больше, и точно знаем, когда умрём. Нет болезней, нет боли, нет несчастных случаев. Есть только гармония и мир. Мы заботимся друг о друге и об этой планете. Мы любим, дружим и совершенствуемся…
Просидев так с полчаса, Лекс спустился вниз и решил, что хочет именно сейчас повидаться с дедушкой Робином.
Дойдя до его дома, он осторожно просунул голову в дверной проём.
— Входи, Лекс, — бодро, не по-стариковски проговорил Робин.
— Пришёл попрощаться, — немного сконфужено присел рядом Лекс.
— Не переживай, души бессмертны, и мы обязательно встретимся, — улыбнулся дед.
В дверном проёме снова замелькала чья-то голова — это была Лисс.
— Ах, Лекс, а ты что тут делаешь?
— То же, что и ты. И вообще, я первый пришёл, — снова прищурил глаза Лекс, но при этом услужливо подвинулся, освободив ей место.
— Мы живём в прекрасном мире, дорогие мои, — торжественно начал свою речь дедушка Робин, — и мне ничуть не жаль уходить вот так — с достоинством и без стыда за эти долгие годы, проведённые здесь. Я помню наш мир таким, каким его вам страшно представить и хочу завещать вам: — он ненадолго умолк, — сохраните его теперешним. Было время, когда нас считали никем, когда нас пинали и издевались над нами, когда мы умирали от голода и болезней, от физической и душевной боли, когда наши дети, едва родившись, гибли в страшных муках…