— Войдите, — предложила она парню. — У меня как раз поспел яблочный пирог.
Он все стоял и мычал, улыбаясь. Девушка невольно улыбнулась в ответ, хотя была и не в настроении, да и лицо Джози ее поразило… Нэн затруднялась определить возраст гостя. Незаметно было, чтобы он уже брился, — но в то же время в его лице ощущалась зрелость, во взгляде видна была уверенность взрослого человека.
Нэн не могла понять, что поразило ее, и, пожалуй, скавала бы, что у парня «светлое» лицо — слова «прекрасный» она не знала. В общем, девушка решила, что он — симпатичный блондин.
— Проходите же, — повторила она. — Пирог еще горячий.
Он окинул взглядом девушку, кухню… Можно было подумать, что он ничего такого прежде не видывал. Нэн тронула его за рукав — и от прикосновения по ее пальцам пробежали мурашки, таким неожиданным было ощущение — словно она нащупала шелк, видя хлопок, словно дотронулась до металла, который выглядит, как дерево. Нэн потянула парня через порог. Гость не упирался, но и не спешил, как будто ему было немного нe во себе. И в кухне он вел себя странно. Вроде не знал, что на стуле сидят, а ложкой отделяют от пирога хрустящую корочку и выковыривают начинку. Он, похоже, ре знал даже того, что пирог нужно положить в рот, разжевать, проглотить… Нэн испугалась было, что перед ней — душевнобольной, хотя, конечно, парень совсем не был похож на сумасшедшего. Но все же…
Джози подбежала с криком: — Нэн! Я в зеркало глянула! Посмотри-ка на меня! Посмотри на мое лицо!
Нэн кивнула, бросив быстрый взгляд на гостя, и тут же отвернулась.
— Наверное, последнее лекарство помогло. Или ты просто выросла, детка.
— Это… это пятно! Оно побледнело! Будто растаяло!
Родимое пятно, ярко-пурпурное, точно Джози всегда сердилась, посветлело и уменьшилось, кожа вокруг стала гладкой и нежной. Нэн дотронулась до чистой щеки и поцеловала сестру.
— Я так рада!
Парень все мычал. Как глупо, подумала Нэн. Однако настроение у нее поднялось.
— Ну же, — сказала она таким тоном, каким обращаются к идиотам и иностранцам, — ешьте-ка! Смотрите, вот так. Ешьте!
Он послушно положил в рот протянутую девушкой ложку с пирогом. Ей стало легче, когда он справился с куском, а то она уж испугалась, что придется кормить его с ложечки. Ну, хоть не надо обращаться с ним, как с младенцем. Нэн поколебалась долю секунды, прежде чем налить стакан молока. Нет, она не была скупой, и никто из Мэксиллов не скупeрдяйничал, все их несчастья как раз и происходили из лишней щедрости, — но корова плохо доилась, нелегко было с ней управиться, — а детям необходимо молоко, не говоря уж о масле.
Нэн и так стряпала почти на одном свином сале. Но ведь стыдно жадничать… Парень поднес стакан к губам- похоже, пить ему было приятнее, чем жевать, — и отхлебнул, но тут же поперхнулся и выплюнул молоко. Нэн разъярилась — и добро зря перевела, и этот тип себя вести не умеет… Но тут она обратила внимание на его руки. Сильные кисти были длиннее, чем обычно, — и на каждой по четыре пальца, но при этом никаких признаков уродства или ампутации. Просто вместо десяти — восемь пальцев. Нэн Мэксилл была девушка добрая, ни разу в жизни она не утопила котенка и не поставила мышеловку, и она воскликнула:
— Ох, бедняжка!
Конечно, нужно оставить здесь этого парня, только придется как-то обмануть отца, чтобы он позволил.
Простое приличие, в противоположность обычаям семьи Мэксиллов, требовало гостеприимства. А если парень уйдет-Нэн замучает любопытство. Впрочем, не похоже, чтобы он стремился уйти. Его мычание вовсе не было монотонным или назойливым, хотя и не походило на знакомую Нэн музыку. Девушка попробовала вторить гостю, но обнаружила, что простота мелодии обманчива- воспроизвести ее оказалось трудно, почти невозможно.
Но гость обрадовался тому, что Нэн пытается напевать, как он, и вскоре в кухне Мэксиллов звучал весьма странный дуэт. Затем — по крайней мере, Нэн так показалось, — парень захотел слишком многого, Нэн не могла за ним угнаться и замолчала. Он тоже умолк — после небольшой паузы, похожей на вопрос.
Малькольм Мэксилл явился домой в дурном настроении. Всю зиму и часть лета Мэксилл работал у зятя, и раздражение от унизительности положения не уменьшалось, когда торговец мебелью и скобяными товарами напоминал, что место, предоставленное Мэксиллу — нечто вроде акта семейной благотворительности, потому что никто не захотел бы взять на работу бывшего бутлегера. Мэксилл мечтал продать ферму и снова завести свое дело. Но даже очень хорошую ферму трудновато было продать в нынешние времена, а уж эти восемьдесят акров… Но все же, чтобы придать ферме «товарный вид», Мэксилл держал корову, несколько свиней и цыплят, и каждую весну засевал около двадцати акров, хотя посевы эти никогда не окупались урожаем. А запущенный сад годился разве что на дрова.
Мэксилл враждебно уставился на гостя:
— Вам что здесь надо?
Незнакомец замычал, Нэн и Джози пустились в объяснения, Джесси и Дженет просили:
— Ну, папа, пожалуйста!
И Мэксилл проворчал:
— Ладно, ладно. Пусть останется на пару дней, если уж вам всем так приспичило. Надеюсь, он хотя бы отработает кормежку. Может, срубит несколько старых яблонь? С дойкой справитесь? — спросил он парня. — Ох ты, он же дурачок. Ладно, пошли, посмотрим, что ОН умеет.
Девчонки чобежали следом. Нэн несла подойник.
Шёррй, корова Мэксиллов, чаще бывала на свободе, и ходила где ей вздумается, — кроме засеянного пшеницей поля и чахлого огородика. Летом корову не запирали в сарае, и доили там, где удавалось ее найти. Порода ее была полу-джерси, полунеизвестно-что, и она слишком давно телилась в последний раз, Мэксилл поставил подойник под вымя Шерри.
— Давай, — сказал он парню, — поглядим, как справишься.
Парень стоял неподвижно, с интересом поглядывая на корову и продолжая напевать.
— Так я и знал. Доить он не умеет.
Мэксилл нехотя присел на корточки и начал доить.
Парень протянул четырехпалую руку и похлопал корову по боку. Может, он и был горожанином, но животных не боялся. Шерри не была злой или упрямой, едва ли когда-нибудь она переворачивала подойник или всерьез хлестала хвостом по глазам того, кто доил ее.
Но все же к ней требовался известный подход.
Нэн понимала, что ее отец никакой не фермер, что настоящий фермер сейчас доил бы Шерри лишь раз в день, ведь она давала чуть больше трех кварт.
Но Мэксилл знал, что корову положено доить дважды в день, и точно так же, по слухам, он знал, как варить ей пойло — а Мэксилл во всем следовал правилам.
— Ах ты, черт! — воскликнул Мэксилл, который редко ругался при детях. — Это же больше, чем она давала в последнее время, и я еще не все выдоил!
Внезапная щедрость коровы привела его в хорошее расположение духа, и он даже не рассердился, что свиньи плещутся в луже, и не разозлился, когда парень беспомощно смотрел, как хозяин кормит цыплят (обычно это делали девчонки, но Мэксилл взялся за дело, чтобы этот тип понял, что домашней работе здесь придают серьезное значение). Мэксилл с аппетитом съел все, что приготовила Нэн, радостно отметив, что дурачок обойдется дешево, потому что ест только овощи да хлеб, а пьет воду.
Окончательно развеселившись, Мэксилл настроил скрипку — только Джози и Нэн заметили страдания незнакомца при этом — и сыграл «Бирмингемскую темницу», «Прекрасную куколку» и «Дарданеллы». Мэксилл играл по слуху и презирал тех, кто вынужден разбирать ноты. Джози насвистывала в такт (предварительно взглядом спросив разрешения у незнакомца), Джесси играла на губах, и Дженнет аккомпанировала при помощи гребенки и туалетной бумаги.
— Похоже, — буркнул Мэксилл, — что этот мычалка тоже умеет играть. Попробуем? — И он протянул парню скрипку.
Парень посмотрел на скрипку так, будто она могла взорваться, и резко отпрянул в сторону. Нэн опечалилась при виде такого явного признака душевной болезни. Джесси и Дженет захихикали, Малькольм Мэксилл покрутил пальцем у виска, Джози сочувственно улыбнулась. А потом скрипка заиграла. Не по-настоящему, потому что смычок неподвижно лежал рядом, и струны не вибрировали, — но музыка шла через эфы, сначала неуверенно, потом с нарастающей силой. Музыка напоминала мычание парня, только была бесконечно сложнее и трогательнее…