— Но тогда чья же? — устало спросил Сандольфон, Человек испуганно взглянул на него.
— Должен ли я отвечать на этот вопрос, сэр?
— Да, — сказал Сандольфон. — Конечно, сэр, вы понимаете, что я никого не собираюсь критиковать, но если бы они давали нам достаточно фондов, мы бы могли позаботиться…
— Они? — спросил Сандольфон.
Человек испугался еще больше.
— Эта… ну… администрация, — прошептал он. — Но это останется между нами, не так ли, сэр? Это ведь вы спросили меня.
Сандольфон коснулся лба человека пальцем, чтобы изгнать сотрясающий его отвратительный страх; ибо для ангела любой страх, кроме страха перед Господом, есть зло, и все зло. проистекает из страха. После этого он исчез, оставив человека с открытым от изумления ртом.
Вслед за тем Сандольфон связался с соответствующим небесным департаментом, где дежурный ученый ангел, сверившись с большим справочником, сообщил ему, что термин «администрация» в приложении к человеческому правительству означает обширный и сложный конгломерат исполнительных органов. Это привело Сйндольфона в смятение, но он тут же успокоился, услышав, что во главе всей администрации стоит один человек. И он узнал, вместе с другими существенными сведениями, собранными ангелами-регистраторами в их неустанном труде, где можно найти этого человека.
Теперь Сандельфои пришел к выводу, что этот человек- глава адмиАвстрацин — может справедливо быть наказан за Cмита, ибо ему были вверены власть и деньги которые могли спасти Смита. Поэтому Сандольфон явился к этому человеку, которого он решил обвинить хитро, в виде укоров совести, чтобй тот не МОГ уйти от ответственности, спрятавшись за слова.
Человек этот находился в своем кабинете и писал заявление для прессы. Заявление гласило: «Положение страны при нынешней администрации все время улучшалось. Мы с уверенностью заявляем, что уровень жизни сейчас выше, чем два года назад, выше, чем в любой другой стране…» Сандольфон, выступая как голос совести, сказал:
— А Смит мертв. Он умер в глубоком уничижении, потому что фонды для его обеспечения были недостаточны, и его заявление было оставлено без внимании. Это твоя вина. У тебя были власть и деньги, чтобы помочь Смиту.
Человек с отвращением швырнул ручку и заговорил вслух.
— Ну почему, — сказал он, — меня преследует эта сентиментальность, достойная школьника? Какая разница, одной жизнью больше или меньше, когда речь идет о грандиозном плане?
— Каком еще плане? — спросил Сандольфон-совесть.
— Ну как же? — сказал человек, разговаривая сам е собой, — ты что, забыл? Мой план помочь Смиту и всем другим. Он состоит из двенадцати основных разделов, стоимость, в среднем, по миллиарду долларов каждый.
И он стал мысленно повторять этот план, в то время как часы в углу неусыпным ходом отмечали течение времени.
Наконец, Сандольфон-совесть, зевнув, заметил:
— Я ничегошеньки в этом не понимаю. И не верю, что понимаешь ты. Сознайся. Ты мог помочь Смиту. И все же он умер несчастным. Это твоя вина.
Вдруг человек закрыл лицо руками.
— Нет, нет, — простонал он тихо, — нет. Это не моя вина. Почему они не могут оставить меня в покое? Они упрекают меня за все. Они ждут, чтобы я был всем — экономистом, вождем нации и Бог знает кем еще. Но все это слишком необъятно, и оно вышло из-под контроля. Я стараюсь, но могу только что-то сделать здесь, что-то исправить там, в то время как все течет само по себе, по инерции. Все так страшно сложно. Если я помогу Смиту, то процентная ставка по ближайшему займу возрастет-или еще что-нибудь в этом роде. Кроме того, еще этот сдвиг вправо в общественном мнении. Я не смею потратить больше денег на помощь Смиту до того, как пройдут следующие выборы. Это же совершенно ясно.
— Но Смит-то умер, — повторил Сандольфон-совесть.
— К черту Смита! — вскричал человек про себя. Если бы эти радикальные интеллектуалы, которые пристают со своим Смитом, сами взялись за эту работу, они быстро прекратили бы свое критиканство. В самом деле, это их вина. Если они так добросердечны и так мудры, почему они не сотрудничают со мной, почему не помогают мне? Почему, например, человек вроде Партингера, которого все считают таким проницательным — почему он не занимается ничем, кроме критики? У меня широкие взгляды. Никто не может обвинить меня в ограниченности мышления. Я наверняка выслушаю конструктивные практические предложения. В том, что никто так и не смог спасти Смита от его несчастий, виноваты такие люди, как Партингер.
Он снова взялся за перо и начал быстро строчить дальше: «Если бы злоязычные критики правительства хотя бы раз взяли на себя труд ознакомиться с его внутренними проблемами…» Глубоко озадаченный Сандольфон удалился, и после долгих поисков обнаружил окруженный деревьями коттедж, где человек, именуемый Партингером, лежа в кровати, размышлял при бледном, холодном свете луны, струившемся через окна. Вся комната была заставлена полками с рядами книг, среди которых были: Партингер «Социальные аспекты теории коллективизации»; Партингер «Зажелтино философии плановой экономики»; Партингер «Деньги, кредит и счастье людей», и с прочими подобными заглавиями, которые произвели на Сандольфона глубокое впечатление.
Желая снискать уважение такого человека, Сандольфон вошел в его мозг и обратился к нему под видом его собственной мысли:
— Смит умер в нищете. И вина за это лежит не на том человеке, котбрый: резко говорил с ним, и не на той женщине, которая отказала ему в крове, и не на тех людях, которые выгнали его с работы и не дали ему денег: — Правильно, — подумал в ответ Партингер. — Потому что они, как и Смит, рабы системы.
— Точно так же, — продолжал Сандольфон мысль, — вина не лежит и на человеке, управляющем государством; он сбит с толку и устал от своих обязанностей, с которыми не может справиться.
— И это верно, — самодовольно размышлял Партингер. — Он просто ограниченный политический оппортунист. Он не философ и не социолог, как я.
Сандольфона ободрило такое понимание, которое, казалось, сулило окончание расследования.
— Но тогда, — заявил он, — в несчастьях Смита виноваты вы. Ибо, если бы вы, с вашим гражданским умом, согласились бы научить этого человека в администрации, как помочь Смиту, предложили бы лучший план помощи Смиту, Смит был бы избавлен от своиж несчастий.
Партингер рассмеялся.
— Дурацкая мысль, — заметил он сам себе, — наивная мысль. Как будто любой план, даже мой план, мог, бы помочь кому-нибудь. Если бы даже приняли его, что уж совершенно абсурдно, спасти Смита все равно было нельзя. Поскольку суть любого разумного плана помощи Смиту заключается в том, чтобы Смит, в первую очередь, сам помог себе. Он должен, прежде всего, стать сильным, отказаться голодать, не допускать, чтобы его лишали крова и оскорбляли. Он должен бороться за свои права. Он и его товарищи должны прежде всего объединиться.
— Но то, что вы проповедуете — это же явная революция, — сказал, ужаснувшись, Сандольфон, ибо он узнал в этих словах эхо далеких, потрясших всю Вселенную призывов, которые он когда-то слышал от пламенного Люцифера перед тем, как гордый ангел был низвергнут с Небес.
— Не могу понять, что со мной творится сегодня, размышлял между тем Партингер. — Все эти банальные мысли. Это все от второй порции рыбы. Как будто на слове «революция» сегодня стоит какое-то клеймо. Как будто коллективные действия для самозащиты могут как-то истолковываться любым современным мыслителем…
— Но Смит! — напомнил Сандольфон в последнем отчаянном усилии.
— Смит! Если Смит был несчастен — это его собственная вина, — насмешливо сказал Партингер. — Смит и все ему подобные — дураки и трусы. Почему они не вступают в мою Лигу коллективных действий?..
Сандольфон не стал ждать продолжения. Он взлетел с Земли к тем гигантским просторам, где пребывают только что отошедшие души, ожидая классификации и, дальнейшего направления к месту их вечного пребывания; и там он обнаружил нагую, скулящую душу Смита, пытавшуюся забиться в какой-то угол.