И вдруг...
Вначале я подумал, что ошибся и даже сделал несколько шагов по дорожке. Но потом... Как будто молния пронзила мой мозг. Я бросился назад и принялся лихорадочно разметывать снег с невысокого гранитного памятника.
Это была она. Моя доченька. Вероника. Это была её могила.
И хотя имя и фамилия были другими, сомнений быть не могло. Её лицо. Её глаза. Её улыбка.
Я рухнул на могильный холм и обнял его. Леденящий холод вошёл в моё сердце. В отчаянье я колотил мёрзлую глину. Я разбил в кровь руки, расцарапал лицо, я плакал и звал её, а в ответ слышал лишь скрип снега и свист холодного ветра. Вокруг был только холод — ужасный смертельный холод, от которого не было спасения. И вдруг я почувствовал прилив обжигающей ярости. Я знал, кто виноват во всех моих несчастьях. Наставник отнял у меня всё — здоровье, разум, жизнь; он отнял самое ценное, то, что было для меня дороже жизни — моего ребёнка. И теперь мне осталось только одно — мстить. Я должен найти Наставника и сразиться с ним. И тогда либо я убью его, либо он уничтожит меня. Это судьба.
Скорее вниз, к реке! Гранитные валуны, вросшие в берег, замёрзли, покрылись льдом. Ноги скользят, я то и дело падаю, обдирая лицо и руки.
Река только-только стала, лёд ещё слабый, в огромных чёрных полыньях. Мне страшно, но выхода у меня нет. Я ступаю на тонкий хрустящий лёд. Он прогибается, трещит, и я стараюсь не смотреть по сторонам, чтобы не видеть полыньи, где плещется чёрная, густая как деготь вода.
Вперёд, только вперёд. Пятьдесят метров, сорок, тридцать...
Я знаю — я дойду. Я не могу не дойти.
Лед угрожающе трещит, змеится тонкими трещинками, и мне кажется, что я вижу в этих трещинках холодные глаза и злорадную ухмылку Наставника. Мне хочется отвернуться, но я заставляю себя не отводить взгляд, и упорно идти вперёд.
Двадцать метров, пятнадцать, десять...
Кр-р-рак! лёд под ногой ломается и я проваливаюсь в черную воду. Страшный холод тысячами острых игл впивается в кожу. Берег рядом, здесь неглубоко - всего-то по колено, но судорога сводит ноги, и я чувствую, что вот-вот упаду. Неужели мне не дойти?! Ледяная боль рвёт, терзает мои ноги. Ботинки стали тяжёлыми как гири. Я отчаянно борюсь с ледяными оковами, со стоном продираясь к спасительному берегу. Каждый шаг дается неимоверно тяжело; я едва переставляю омертвевшие ноги. Шаг, ещё один, еще... Но вот наконец и берег.
Я с трудом взбираюсь на большой плоский камень. Это тот самый камень, чьи мысли мы с Наставником слушали полгода назад. Теперь он молчит. Он слушает, впитывает мой страх, и вскоре среди сотен голосов, накопленных им за долгие годы, появятся и мои отчаянные мысли.
Я карабкаюсь по пологому обледенелому склону холма вверх, туда, где шумят автомобили и фырчит городской автобус.
Обледеневшие ботинки тянут вниз. Ещё один шаг, еще... Сил больше нет. На пологом склоне — небольшая, занесенная снегом площадка. Я опускаюсь на землю и она принимает меня в свои ледяные объятия. Страшная сонливость сковывает движения. Ужасно хочется спать.
Я только немного отдохну. Совсем немного...
***
Белый свет. Тишина и простор.
Золотые колонны и стены в древних узорах.
Это тот самый Храм, где я впервые увидел Сущность. Теперь, когда стены его озарены ослепительным белым светом, я ясно вижу древние фрески. В них нет ничего угрожающего, ничего страшного.
...И увдел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.
Снова звучит волшебная музыка. Властно, величественно обнимает она душу, и удивительный покой воцаряется в душе, и всё пережитое уходит, растворяется в небытии.
...И смерти не будет, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет; ибо прежнее прошло.
Вспыхнул ослепительно яркий свет, и в жемчужном переливе я снова увидел Сущность. И снова удивительное ощущение счастья охватило меня, и снова в немом восторге я простерся перед Сущностью. И как тогда, семь месяцев назад, всё вокруг залил волшебный свет, и снова я почувствовал удивительную лёгкость и звенящее, живое тепло во всем теле.
И Время покорилось мне, и вернуло мою Веронику. Она бежала ко мне по мраморным плитам, выстилающим пол храма, и смеялась. И я плакал от счастья и в этот миг я понял, что все мои несчастья позади, что ко мне вернулась жизнь, что дочь моя жива, и мы снова будем вместе.
Теперь я знаю, что с нами больше ничего не случится.
Февраль. Эпилог.
И снова февраль. Ещё холодно, и по ночам бывают сильные морозы, но ветер уже напоён предвесенней свежестью, и в воздухе ощущается лёгкое, едва уловимое дыхание весны.
Я только что вернулся с амбулаторного приёма. Мой врач Николай Стефанович говорит, что всё идет по плану. Неделю назад я выписался из больницы, и сейчас дважды в неделю хожу на сеансы психотерапии. Я очень не хочу снова оказаться в наблюдательной палате.
Тогда, в начале января, меня спасло только чудо. Если бы не случайный рыбак, решивший опробовать свежий лёд, и наткнувшийся на замерзающего человека, я бы неизбежно погиб. Месяц тяжелейшей пневмонии, неделя в реанимации, долгие, долгие дни выздоровления — вот цена моего побега.
Сегодня мы говорили о моих записях. Теперь я могу спокойно поставить в них точку. Получилось несколько сумбурно, но я ничего не хочу править. Пусть всё остается как есть.
Я выхожу на балкон и смотрю вниз. Передо мной шумит, ворочается город. Шелестят по проспекту машины, неторопливо ползёт троллейбус, снуют беспокойные пешеходы.
Я вдыхаю полной грудью прохладный, чуть горьковатый воздух и чувствую, как разливается по телу приятное пьянящее тепло. Это — весна, это — жизнь, это — свобода.
Скоро апрель.
КОММЕНТАРИЙ ПСИХИАТРА
Перед вами прошла история больного шизофренией. Одна из пяти, представленных в этой книге. Одна из шестидесяти миллионов, представленных в реальном мире. Какие чувства вызвала она у вас? Изменилось ли ваше отношение к людям, поражённым шизофренией?
С давних времен психические расстройства внушали людям безотчётный страх. Этот страх заставлял либо жестоко преследовать и уничтожать психически больных, либо объявлять их святыми и пророками, превозносить и поклоняться им. Где здесь истина? Кто они, шизофреники — гении или безумцы? Шизофрения — это дар или проклятие? Что это — тяжёлое поражение мозга или удивительный дар видеть скрытый смысл в обыденном? Какой смысл содержат голоса и видения? Откуда приходит это знание? И неужели за столько лет не удалось найти ключ к этим загадкам?
Чтобы ответить на эти вопросы, следует, пожалуй, начать с того, когда же, собственно, возникла шизофрения. Чтобы разобраться в этом, мы позволим себе небольшой исторический экскурс.
Из мглы веков
Перенесёмся в глубокую древность, в доисторические времена.
Тридцать тысяч лет до нашей эры. Территория нынешней Франции, грот Кроманьон. Пещера первобытного племени. После очередного тяжелого дня, заполненного смертельной опасностью, ежесекундным риском и мучительной борьбой за выживание, усталые люди собрались вокруг костра. Жарко горит огонь, охотники жарят на длинных палках убитого днём оленя. В глубине пещеры женщины костяными иглами зашивают разорванную во время охоты одежду из шкур. Дети играют с костями убитых животных.
И вдруг ночную тишину прорезает жуткий вой. Один из охотников внезапно вскакивает и начинает отчаянно молотить кулаками воздух. Невидимые духи овладевают им. Он отчаянно борется с ними, испуская дикие крики. Соплеменники, забившись в угол, с ужасом смотрят на бьющегося в припадке безумия человека. А одержимый бьется всё сильнее, кричит, спорит с духами. Внезапно он хватает копье с кремневым наконечником и начинает наносить удары по невидимым врагам. Перепуганные женщины и дети с криками бегут прочь из пещеры, мужчины хватаются за оружие, готовые поразить обезумевшего охотника. Но никто не решается приблизиться к одержимому — ведь дух зла может войти в любого из них. Проходит какое-то время, и припадок стихает. Обессиленный охотник падает на каменный пол пещеры.
Так или примерно так выглядел приступ психоза в доисторические времена.
История не сохранила имени первого душевнобольного. Неизвестно также, какая из множества психических болезней первой посетила первобытного охотника и собирателя кореньев. Была ли это психопатия, или депрессия, или, быть может, шизофрения? Скорее всего, все эти расстройства возникли у человека примерно в одно и то же время.