А потом вроде всё успокоилось. Разумеется, конкурс он выиграл, было множество хвалебных отзывов, про Дениса даже сняли репортаж для телевидения. Денис был очень счастлив и горд, что ему удалось решить эту задачу. Тогда его буквально носили на руках. Денису было приятно всеобщее внимание и любовь, хотя он начисто лишен тщеславия и рисовки. Он вообще очень скромный мальчик, замкнутый, я бы сказал, даже слишком. Он очень требователен к себе. Я думаю, в этом одна из причин его нынешних проблем...
Ну вот, а после этого начался его триумфальный взлет. Денис — не просто способный мальчик, он исключительный талант. В течение второго года он сделал несколько необычайно ярких и интересных работ, которые были отмечены не только у нас, но и за рубежом. Денису предложили годичную стажировку в Америке, но он отказался. Честно говоря, в глубине души я был рад, что Денис не поехал за границу. Я уверен, что он там бы и остался. Там умеют ценить таланты, в том числе и в фундаментальных науках, и умеют привлечь их, заинтересовать, не то, что у нас... Но Денис, говоря о причинах своего отказа, бросил очень странную фразу. Он сказал что-то вроде: «мне запретили» или «мне сказали сидеть здесь», я точно не помню. Я пытался расспросить, о ком он говорит, кто ему запрещает, но Денис замкнулся и быстро перевел разговор на другую тему. Ещё он говорил, что открыл какую-то очень важную вещь, но пока не может об этом говорить. Кажется, он даже сказал, что ему запрещают об этом говорить... Да, да, он именно так и сказал: «Мне нельзя об этом говорить». Я принял это за неудачную шутку или фантазию... В общем, он производил тогда довольно странное впечатление, вроде как не от мира сего. Но ведь речь идет не об обычном человеке! Денис — уникальный талант, а на таких, как он, общие правила не распространяются.
В общем, Денис остался в университете, и проявил себя блестяще. Неудивительно, что я настоял, чтобы одну из его наиболее ярких работ включили в фундаментальный сборник академических трудов. Конечно, было некоторое сопротивление со стороны Академии — мол, мальчишка, сопляк, а туда же - с академиками равняться. Но те, кто знал Дениса, знал его работы, встали на его защиту, и публикацию мы в конце концов пробили.
И вдруг, именно в этот момент — это было в начале третьего курса — он резко изменился. Он и раньше был стеснительным, замкнутым, а тут стал каким-то угрюмым, мрачным, раздражительным. Перестал интересоваться своими научными работами, забросил диссертацию. Я пытался откровенно поговорить с ним, выяснить, что его тревожит, помочь ему, но Денис совершенно замкнулся в себе и упорно не желал говорить со мной. Несколько раз он случайно ронял какие-то загадочные фразы об универсальном коде, о каком-то высшем разуме, каких-то пришельцах, а потом вдруг начал пропадать. Вначале на день-два, потом на неделю, и наконец, настал момент, когда он не появлялся в университете почти месяц. В общежитии его нет. Телефон молчит.
Где он, что с ним — никто не знает. Я тогда с большим трудом отыскал телефон его матери и позвонил ей. Она приехала и неожиданно застала его в общежитии. Оказалось, что он пришёл забрать какие-то вещи. Она тогда долго говорила с ним, а потом пришла ко мне. С её слов получалось, что у мальчика нервный срыв. Мы договорились, что я свяжусь с коллегами с медицинского факультета и попрошу, чтобы Дениса осмотрел профессор-психиатр. Но на следующий день Денис неожиданно уехал домой, и с тех пор от него не было никаких вестей. Я много раз пытался дозвониться до него — всё без толку. А вчера позвонила его мать, и сказала, что Денис в психиатрической больнице. Она дала мне ваш номер телефона.
Я очень волнуюсь. Поймите, речь идет об уникальном таланте! Надо сделать всё, чтобы помочь Денису! Может, нужны какие-то лекарства — вы скажите, мы будем искать, и найдем, если понадобится, даже в Америке. Что вы говорите? Сейчас в любой отечественной клинике есть те же лекарства, что и в самой престижной американской? Да, конечно, вы правы, я ещё мыслю старыми категориями... Просто я очень беспокоюсь за Дениса. Вы скажите, что мы можем для него сделать? Мы создадим ему все условия. Сделаем для него индивидуальный график. Денис может жить у меня, а не в общежитии. Я буду следить, чтобы он не переутомлялся...
Пока ничего не нужно? Но всё же запишите мой номер телефона. Если что-то понадобится — немедленно звоните, ладно? И, пожалуйста, держите меня в курсе его дел...»
Денис:
«Самое яркое воспоминание детства — это мои фантазии. Когда я пытаюсь вспомнить своё детство, то замечаю интересную закономерность. Те события, что происходили реально, на самом деле, представляются мне серыми, какими-то бесцветными. Детский сад, равнодушные и жестокие воспитатели, грязные сопливые дети — всё это меня раздражало. Я убегал от них в самую дальнюю беседку и предавался мечтаниям. Самое любимое моё время в детском саду - это тихий час. Я не спал. Я мечтал. Я фантазировал. И эти фантазии вспоминаются мне сегодня намного ярче, чем то, что было в реальности.
Первые фантазии, которые я помню, носят обрывочный характер. Это какие-то тусклые куски реальности, смешанные с фрагментами ярких выдумок. Помню, мать привела меня в детский сад. Даже не знаю, сколько мне тогда было, года два, наверно. Почему-то я ужасно испугался этого сада. Ребенок ведь не может себе объяснить, что это не страшно, что можно как-то приспособиться, перетерпеть. И потом, для ребёнка время дискретно — он живет здесь и сейчас, для него будущее отделено от настоящего. Ребёнку кажется, что если сейчас ему плохо — значит, всегда будет плохо, бесконечно. Вот и я так думал. Помню, я вцепился в мать и плакал, и просил, чтобы она не оставляла меня, а она ударила меня... Потом, когда она ушла, меня заперли в каком-то чулане. Там было темно и очень страшно. Я долго плакал, и вдруг стена чулана куда-то пропала, провалилась, и я увидел какой-то сад или парк. Я сейчас не помню, что именно там было, помню только, что я понял — я свободен, я не заперт в чулане и могу гулять. А больше, пожалуй, ничего не помню...
Потом я уже не плакал, когда надо было идти в детский сад, но и радости особой не испытывал. Мне не нравилось там, но я понимал, что бессилен что-либо изменить. Единственное, что спасало меня от этого ощущения бессилия — это мои фантазии.
Почему-то я очень хорошо запомнил одну из них. Мне тогда было года три или около этого. Я помню, что был тихий час, я лежал в кровати и мечтал. И вдруг я куда-то провалился. Это был не сон, потому что я продолжал видеть спальню, как бы сквозь марлю или тонкий шёлк, и понимал, что я нахожусь в детском саду. Но в то же время я был не здесь. Я был в каком-то другом мире. Это был знакомый мир, и в то же время незнакомый. Я узнавал некоторые места, например, автобусную остановку возле ботанического сада, но там были и места, которых я никогда не видел. И ещё там были люди. Много людей. Знакомых и незнакомых. Большей частью незнакомых. Из знакомых там были все воспитатели из детского сада, которые меня мучили, и обижали меня, и была хорошая воспитательница, которая меня жалела. И ещё был один мальчик, с которым я дружил. Точнее, не дружил, потому что друзей как таковых у меня не было, а просто мы иногда играли с ним. И ещё один мальчик, который дразнил меня. В общем, все в сборе, полный кворум. И тут началось! Все, кто обижал меня — злые воспитатели, мальчик-хулиган — получили по заслугам. Те люди, которые там были, начали их бить, а потом заперли в каком-то подвале. Этакая сцена Страшного суда в постановке трёхлетнего Дениса! А потом мне дали большой желтый автобус — я тогда очень хотел стать водителем автобуса — и я поехал...
Ещё одна моя фантазия того времени, или более позднего. Как-то мать уехала на неделю на курсы, отца тоже почему-то не было дома, и мне пришлось несколько дней ночевать в детском саду. Там была одна группа для таких детей — в основном, из неблагополучных семей, которых не забирали из сада неделями. И вот я попал в эту группу. Вначале переживал очень, плакал, а потом успокоился. Помню, уложили нас спать, а я лежу с открытыми глазами и фантазирую. Накануне я смотрел фильм по телевизору — я не помню его название, какой-то боевик, кажется, с Брюсом Уиллисом в главной роли. Он там, как и положено, крушил всех направо и налево. Тогда я представил себе действие этого фильма, но с моим участием. Я должен был добыть какой-то важный предмет, сейчас не помню, какой. А на моем пути вставали разнообразные враги — знакомые и незнакомые. А я убивал их. Я крушил их направо и налево. Я разносил им черепа. Я стрелял в них из пулемета, резал ножами, рубил тесаком. И всё это было так реалистично, что в какой-то момент мне стало страшно... Но я не мог остановиться, это уже как бы не зависело от меня. Я просто вынужден был досмотреть всё до конца.