Ещё несколько дней лечения, и ты уже относительно свободен, тебя перевели в общую палату, ты слоняешься по отделению, гуляешь во дворике, общаешься с более или менее разумными больными, которых здесь называют «сохранными», и размышляешь над тем, что с тобой произошло. То и дело погружаясь в своё прошлое, отчаянно ищешь ответ на вопрос: что это за чудо было в твоей жизни, зачем оно было и почему это произошло именно с тобой? Воспоминания не оставляют ни на минуту, выныривая из подсознания с назойливостью судорожного припадка. Носить это бремя в себе невероятно тяжело, и возникает непреодолимое желание поделиться с кем-то своими мыслями, переживаниями, ощущениями. Несколько раз мне приходилось рассказывать свою историю разным людям. Это были врачи, студенты, преподаватели университета. Но я ощущал, что этого мало, что я должен рассказать о том, что со мной произошло, другим людям. Мой лечащий врач, Николай Стефанович, зная о моих прежних литературных опытах, предложил изложить всё на бумаге. Предложение попало в точку. Наверно, эта идея давно вертелась в моей голове, и мне просто нужно было, чтобы её озвучил кто-то другой. В любом случае я с готовностью согласился описать свою историю, и теперь передо мной обычная студенческая тетрадь в зеленой обложке. Я беру ручку, и на гладкой желтоватой бумаге появляются первые строки:
«...Я часто думаю о том, что произошло со мной в течение последних месяцев ...»
Возможно, всё это будет полезным лишь для специалистов, возможно, они будут разбирать мои письмена, препарируя их в поисках всяческих «резонёрств» и «паралогизмов». А может, кто-то из обычных, нормальных людей найдёт в них что-то интересное и полезное для себя. По крайней мере, мне бы очень хотелось, чтобы так и было.
Я сижу возле окна и смотрю на белые пушинки первого снега. За окном тихо умирает осень. Конец октября. Семь месяцев прошло с того времени, как моя жизнь круто и навсегда изменилась. Всего семь месяцев... Господи, будто целая жизнь пролетела — миллион лет! Впрочем, так оно и было на самом деле.
Но прежде чем рассказать, как это произошло, я хотел бы добавить несколько слов о себе — так сказать, познакомиться. Родом я из небольшого провинциального городка. Окончил университет, до недавнего времени работал в известной финансовой компании. Дома меня ждут жена Ирина и маленькая дочурка Вероника. Писать стихи и прозу начал ещё в школе. Принимал участие в литературных конкурсах, и небезуспешно. Не чуждый литературе читатель мог встретить мои стихи в нескольких поэтических сборниках и в Интернете.
Вот, пожалуй, и всё. А теперь - к делу.
Начало. Апрель.
Отчего я так часто вспоминаю тот апрель? Наверно, потому, что это был последний месяц моей обычной жизни; последний месяц, когда я принадлежал самому себе.
С этим временем у меня связаны нежные и тёплые воспоминания.
Дивная, волшебная пора - предвестие весны. Воздух прозрачен и чист, всюду ощущается запах свежей земли, запах возрождающейся природы, запах жизни. Небо весной удивительно яркое, синее и глубокое, а по ночам в фиолетово-чёрной глубине сияют прозрачные голубые звёзды.
Дни напролёт я работаю, иногда забывая поесть, а по ночам пишу стихи. Весна — пора вдохновения...
Помню ощущение простой земной радости, владевшее мною в ту пору. Всё в моей жизни складывалось удачно. По окончании университета я получил предложение от солидной финансовой компании, где подрабатывал ещё студентом. Той весной мы заканчивали большой проект, суливший широкие перспективы. Отношения с коллегами складывались прекрасно. Большинство я знал ещё по студенческой работе, с остальными старался быть доброжелательным и корректным. Особенно мы сошлись с Олегом, моим одногодком, весёлым и компанейским парнем, работавшим в юридическом отделе. Моя любимая жена Ирина, с которой мы жили в любви третий год, полгода назад подарила мне маленькое чудо — нашу доченьку Веронику, в которой я души не чаял. И конечно, лучшие мгновения дарило мне творчество. Всё вокруг вдохновляло меня на написание стихов, и речь моя лилась свободно и раскованно:
В негромких радостях простой неспешной жизни Я находил святую чистоту.
Раздумий ясный свет и чувства укоризну Я доверял тетрадному листу.
Я в этот мир входил неоднократно,
В обличьях разных, в суете эпох.
И современниками понятый превратно,
Я в вечность уходил. Но милосерден Бог:
Завидная мне выпадала доля —
С рожденья до скончанья дней Пером поэта, рифмы волей Сердца затрагивать людей.
Я жил в блестящий век Равенны,
И Рима гордого сияние воспел.
Пиитом славным на скрижалях Мельпомены Я след оставил. Я успел С поэтами Серебряного века Громокипящий кубок осушить,
Стихами бурь, войны и пятилеток Я помогал историю вершить.
И ныне, время принимая Как данность, чистою душой,
Я в пьесе Бытия идею понимая Свой путь ищу, свою играю роль.
Но в это же время впервые появилось и стало беспокоить меня странное, невнятное ощущение грядущей беды. Я чувствовал какую-то внутреннюю тревогу, как будто вот-вот должно было случиться что-то ужасное и непоправимое. Время от времени у меня возникало ощущение, что с моим сознанием творится что-то странное, болезненное и неприятное. Бывало, что на какой-то миг я терял ощущение реальности, и тогда мне казалось, будто я смотрю на себя со стороны. Время замедлялось, всё вокруг начинало двигаться как в замедленном кино, а я замирал и не мог пошевелиться. В голове начинали роиться мысли, но это были не обычные, цельные мысли, а какие-то невнятные обрывки, похожие на куски туманных, непонятных фраз, и я не мог сосредоточиться ни на одной из них, как ни старался. Иногда эти приступы заставали меня посреди людной улицы, и тогда я вынужден был несколько минут стоять неподвижно, переживая внезапный наплыв мыслей. Меня толкали прохожие, однажды какая-то сердобольная тётенька спросила, не болен ли я, а я стоял, охваченный внезапным приступом, и не мог даже самому себе объяснить, что со мной происходит.
Впрочем, эти моменты были редки, и я относил их к последствиям переутомления, каждый раз давая себе слово меньше работать и больше отдыхать. Но жажда творчества была сильнее, и я забывал свои обещания, продолжая по ночам писать стихи. К периоду моих тогдашних ночных бдений относятся следующие строки:
Я видел странный сон. Кровавыми слезами Сочилось время из разрезов бытия.
Толпа у храма. Свет над образами,
И жажда чуда... Вдруг услышал я Как тихий ропот разорвало криком:
Над потрясённым людом грозным ликом Явился Ангел. Замерла толпа,
Внимая страшному пророчеству.
Слова его ярили душу. Ад являлся:
Им уничтожить время Ангел клялся —
То гласом Ангела судила их Судьба.
Сбылось пророчество — и времени не стало,
Прервалась бытия паучья нить.
Минута, месяц, год: то много или мало? —
Не ведомо. Событий сохранить
Привычный ход не в силах люди. Будет
Отныне бесконечным миг, и мимолетной бесконечность.
Будет вечность в застывшем времени
Молчание хранить...
Мне нравилось писать стихи. Я наслаждался властью над словами. Меня привлекала мелодия рифм, очаровывало удивительное таинство рождения гармоничных, исполненных тайного смысла рифмованных фраз из грубых, неблагозвучных слов. Я чувствовал себя скульптором, настоящим Пигмалионом, вытёсывающим из мёртвой мраморной глыбы волшебную Галатею, и оживляющим её своим дыханием, своим талантом, своей любовью. Я искал в поэзии свой путь; я был счастлив и наслаждался жизнью.
Но это состояние не могло продолжаться вечно. Я ощущал, что вот-вот произойдёт что-то страшное. Должен был наступить перелом. И вскоре он наступил.
Это случилось ночью.
Я проснулся от смутного ощущения внутренней тревоги.
Всё вокруг было как будто спокойно. Жена спала. Рядом в кроватке тихонько посапывала во сне дочурка. Всё было как всегда, но я ощущал, что это не так.
Что-то произошло. Мир вокруг меня изменился. Окружающие предметы выглядели странно, их пропорции были искажены, цвета стали неестественными, приглушёнными. Всё вокруг внезапно предстало в каком-то жутком, непривычном виде. Уличный фонарь, светивший в окно нашей спальни, теперь выглядел совсем иначе, не так, как всегда. Свет его стал неестественно-грязным, кровавым. Мне показалось, будто он вот-вот ударит огненным лучом прямо мне в лицо, и выжжет глаза, и потечёт раскалённой лавой по обожжённой коже. На миг я увидел эту картину совершенно ясно, до мельчайших подробностей; я чувствовал, как вздуваются на лице кровавые волдыри, как гаснет свет в глазах, и наступает вечная слепая тьма. Боль была настолько резкой, ужасной, невыносимой, что я закричал.