Дядя Саша медленно потянулся к рации и я понял, что всё это время молча смотрел на него.
— Я слышу вас, дядь Саш, — разжав кулаки, постарался улыбнуться как можно искреннее.
Совершенно точно уверен, что, не смотря на всё хорошее отношение — эти ребята используют любые средства, чтобы привести меня в чувство, именно потому что хорошо относятся. Поэтому нужно показать, что со мной в этом плане всё хорош и я ничего не употребляю. — Просто задумался.
— Вот как, ну ладно, — он убрал руку от рации и потянулся к ключам, при этом всё ещё наблюдая за мной. — Как и говорил, ты уж извини за это, сам генерал-майор вроде как приезжал с проверкой, вот и пришлось показать, что задержанный в камере. Ты чай то будешь? Замёрз вижу совсем.
— А можно лучше кофе? Кстати, не по мою же душу он приезжал?
— Можно и кофе, — задумчиво протянул дядя Саша. Он замер на какое-то время, словно что-то обдумывал. — Да ты не бойся, мы его уже отвадили, показали ему тут всё, походил с умным видом, походил, на тебя какое-то время смотрел, потом покивал, да и удалились они к Степанычу. Через полчаса вроде как после этого он вышел оттуда недовольный, но всё же собрался и укатил куда-то.
Я не смог сдержать лёгкого вздоха. Одно дело, когда тут все знакомые, которые всегда нам помогали и со всем другое, когда заинтересовался кто-то выше по званию, да ещё и из столицы. На душе начали скрести кошки.
— Выходи, чего стоишь? Пойдём, посидим, поболтаем.
Мы медленно пошли по коридору. Я не заходил сюда по своему желанию примерно год, а здесь ничего не меняется. Заглядывал два месяца назад, но тогда был занят своими мыслями, не было времени осмотреться. Людей в участке было не так много, раньше вот полно было. Правда, кажется, что тогда и времена были совсем другие. Помню был ещё совсем маленьким, год как потерял родителей, пытался часто сбежать из приюта и несколько раз это получалось.
У нас в приюте есть высокая стена с колючей проволокой на верху, которую крайне сложно перелезть, по крайней мере ребёнку. Дети часто на эмоциях могут попытаться просто сбежать, чтобы этого не случалось, старая полиция, как мне потом рассказали, буквально навязала приюту данную проволоку. Помимо проволоки было у нас два сторожа, у которых была пересменка вечером. Вот благодаря данной пересменке мне и удалось как-то раз умыкнуть незамеченным, они заболтались и просто не заметили.
Меня потом искали два дня, а всё потому, что я уехал в соседний небольшой городок, у меня тогда ещё оставались деньги после смерти родителей и поэтому удалось совершить задуманное, но всё же и там поймали. Как сейчас помню, после этого надо мной стоял и орал один из полицейских со стрёмными завивающимися усами.
Он всё кричал и кричал на сжавшегося меня, тогда ещё ребёнка. Про то, что мы неблагодарные, они о нас заботятся, проволоку нам сделали, чтобы нас же сберечь от внешнего мира, что это не клетка, что вообще не приюту надо делать пожертвования, а полиции. Этот фарс продолжался не долго, но для меня в тот момент — словно целая вечность, думал, что это никогда не закончится, но тут неожиданно вперёд вышел один из молча наблюдающих за этим полицейских. Сначала он просто слегка потянул его за плечо на себя, но после того, как усач отмахнулся от него, полицейский резко развернул его к себе и схватил за форму на груди, и даже, кажется, слегка приподнял, что не удивительно, с его то ростом, примерно метр девяносто пять.
Я не слышал о чём шептал незнакомый мне в тот момент усачу, но усач сначала кричал на него, потом пытался угрожать, а затем лишь молча и угрюмо кивал головой. Через некоторое время конфликт был исчерпан, усатый зло глянул на меня, потом на полицейского. — Ты об этом пожалеешь Стёпа, будь уверен, ты с этими гадёнышами ещё настрадаешься, — зло бросил он.
— Для тебя, я Степан Иванович, — чуть поморщился высокий блондин. — И да, Хазунов, утром увольнительную по собственному желанию ко мне на стол, я слишком долго терпел по дружбе твоё самодурство, меня переводят из столицы в этот отдел, ты приказ не читал? — И без того бледное лицо усатого, стало, казалось, словно мел. — Пошёл прочь! — под конец не выдержал Степан Иванович.
Бледный Хазунов сначала медленно стянул фуражку, пытаясь что-то из себя выдавить, но потом понял, что всё бесполезно, в сердцах кинул её на асфальт и что-то выкрикивая на непонятном мне языке удалился прочь.