Румия медленно протянула ему руку.
Абель грохнулся на колени. Не глядя, протянул свою трясущуюся ладонь, закрыв глаза, поцеловал ухоженные пальцы. Сердце билось слишком быстро, чтобы сосчитать удары — он бы и до трех посчитать не смог, красный, вспотевший, дышащий через рот.
Румия подошла на полшага ближе. Она, буквально, вдавливала парня в пол. Запах цветочных духов забивал ему ноздри — еще немного, и он потеряет сознание. Абель чуть ли не расплакался от отчаяния. Ему хотелось свернуть ей шею, хотелось высосать дыхание из ее губ, сияние из ее глаз — ах, еще разик глянуть в них, на вечность в этих очах…
Неужели она что-то сказала? Он ничего не слышал за хрипом собственного дыхания.
Абель вздрогнул, года она положила руку ему на голову, она гладила его волосы, она склонилась над ним — он это почувствовал, хотя и не глядел.
— Встань.
Нужно было встать, встанет, нет, он не сваляет перед нею дурака, она желает, чтобы он встал.
Встал.
— И что, теперь ты уже знаешь порядок света?
Абель кивнул.
Совершенно неожиданно она захихикала, в шутку ударила кулачком по его плечу; почти физически Абель почувствовал смену Формы — выпустил воздух из легких, отступил на шаг, поднял веки.
Румия плутовски улыбалась, избалованная девчонка, нисколько его не старше.
— Хочешь увидеть Сады?
В ответ он, словно пройдоха, оскалился.
Пан Бербелек заметил их, выходящих через боковой выход: его сын и внучка князя, и указал их взглядом Шулиме. Та покачала головой.
— Словно бабочки на огонь.
Они разговаривали о политике; Иероним как раз попытался направить диалог на союз Иоанна Чернобородого с Семипалым, рано или поздно, но Чернокнижника они упомянут. Когда же это случилось, то Амитасе удивила его нескрываемым ядом в словах; но он тут же перебил это впечатление холодной мыслью — именно так она и должна маскироваться.
— Сын козла, — проклинала Шулима, — Шеолов помет! Ты только подумай, как могла бы выглядеть Европа, если бы не этот вонючий гнойник. До меня никак не доходит, почему против него не объединятся, почему его не изгонят! Но нет же, вечные игрушки, однодневные перемирия, и бумаги, бумаги, бумаги… никто не собирается встретиться лицом к лицу, пожать руку, ощутить откровенность другого. С кратистосами все понятно, они никогда и не могут встретиться, но короли, высшие аристократы, повелители Материи? Ведь есть же у них силы, могли бы это сделать. Так нет же, подражают, идиоты, кратистосам; все по-старому: через посредников и посредников самих посредников — а потом все только удивляются, почему это Чернокнижник снова побеждает, захватив в свою сеть еще одного.
Король-кратистос Семипалывй, повелитель Вавилона и прилегающих стран, оставался, по-видимому, единственным искренним союзником Чернокнижника — в отличие от бесчисленных отрядов тех, кто поддавался Чернокнижнику, поскольку не поддаться не могли. Семипалый был вместе с ним еще во время Войн Кратистосов, он соединил свою Форму с его, когда изгоняли кратисту Иллею. Союз Семипалого с Иоанном Чернобородым означал, что политические тиски сжались между Малой Азией и Македонией — по сути своей, он полностью отрезал независимые страны Западной Европы от непосредственной поддержки с востока.
— Лицом к лицу… — сквозь зубы прошипел пан Бербелек. — Тогда бы они поддавались еще быстрее.
— Ох, извини, эстлос, что разбередила твою рану, — сказала она, сжав его плечо, и если бы не этот жест, он был бы уверен, что она над ним издевается, а так лишь сморщил брови, не зная, что и сказать. Амитасе отставила свой бокал на поданный лакеем поднос и вновь взяла Иеронима под руку. — Прошу меня простить, если… Я, конечно же, хорошо знала, кто ты такой, еще тогда, когда увидала тебя впервые, на приеме у Лёки; ты меня, эстлос, не видел. Тогда ты весь вечер заливался вином в углу, хотя остался трезвым. Жалок конец героев, подумала я тогда. Тех, про кого читаешь в исторических книгах, лучше не встречать лично — сплошное разочарование. Но теперь-то я знаю лучше. Тебя не сломили, эстлос, тебя невозможно сломать. Ты всего лишь отступил за стены крепости, сдав наружные шанцы. — Она снова стиснула его плечо. — Хотелось бы мне увидеть, как ты вновь вздымаешь знамена.
К этому времени они уже вышли на западную террасу. Мрачные стражники стояли вдоль каменной балюстрады, держа в поднятых руках белые лампионы.