— Ее точно нигде нет? — удостоверился Иероним.
Измаилит покачал головой.
— Обыскали каждый уголок «Элт-Хавиджи», эстлос.
Зачем было кому-то убивать Магдалену Леезе, библиотекаря воденбургской академеи? Ради денег? Ха! В теории, она сама могла выпрыгнуть, но тогда это бы делало ее самоубийцей, а пан Бербелек не заметил в ней такаого изъяна Формы. Следовательно, кто-то ее убил, разрезая ликотовую сетку и выталкивая Магдалену с палубы аэростата. Знала ли она кого-то из пассажиров «Эль-Хавиджи» ранее? Даже если и так, то оба это прекрасно скрывали. Но почему ее должен был бы убивать случайный попутчик? Причина должна была родиться в течение полутора суток предыдущего путешествия. А учитывая к тому же, что весь первый день она была пьяная… Сегодня она пришла ко мне, хотела что-то узнать, желала открыть между нами Откровенность; а я впихнул ей в горло ту Форму. И вот теперь она мертва. Библиотекарша.
Иероним вновь вышел на балкон. Они летели по ветру, воздух был практически спокойным, Луна выплыла из-за облаков. Невольник ремонтировал испорченную сетку, связывая ее ликотовыми волокнами. Увидев пана Бербелека, он привстал на одно колено и низко склонил голову.
Тот огляделся вдоль ряда закрытых дверей; повсюду горел свет, мутный блеск сочился через узкие окошки.
— Это почти что посредине, он не успел бы обежать вокруг, в носовой или кормовой коридор, у него было всего две или три секунды, пока я не выскочил. Я бы увидел его, по крайней мере — услышал.
— Ты прав, эстлос, этим человеком должен был быть кто-то из этих кают, — согласился Вавзар. — И кто же тут, ммм, господин Зайдар, господин Гистей, ммм, твои дети, эстлос, и, ммм, твои слуги….
— Глупости. Куда ему было легче всего убежать? Где у него было самое близкое укрытие? — Пан Бербелек указал на двери, перед которыми они стояли. — Ведь он прекрасно знал, что каюта Леезе пуста.
— О! Ну конечно же. А потом он мог пройти по центральному коридору к себе в каюту и выйти из нее, будто ничего и не происходило.
Пан Бербелек покачал головой.
— Не думаю. Утром нужно будет расспросить пассажиров. Если бы кто-то увидел его, выходящего из каюты жертвы… Он либо сразу прибежал, в чем ему крупно повезло, либо переждал. Некоторые здесь вообще не появились.
— Господин Третт и господин Вукаций…
Пан Бербелек поднял руку
— Только ничего такого ты говорить не будешь. — Он повернулся к невольнику. — И ты! Иначе, плетка!
Доулос заткнул пальцами уши, закрыл глаза.
— Ничего, ничего, ничего, — повторял он, склонив голову.
Пан Бербелек кивнул капитану.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, эстлос.
Иероним вернулся в кабину Магдалены Леезе. Что она делала тогда? Вышла на балкон подышать ночным воздухом или, к примеру, поговорить с убийцей? Наверняка он пришел, постучал, не разрешите ли на пару словечек, вы еще не легли, много времени я не займу, может тут, не буду же я входить в каюту одинокой женщины — и когда она отвернулась…
За чем же он ее застал? Она налила себе вина. Пан Бербелек понюхал. Дешевое розовое. Винцо она любит, мы все это знаем. Любила. Во всяком случае, этого она выпить не успела. Книжки. Он открыл первую. «Пятая война кратистосов» авторства Орикса Брита. Перелистал. Никаких закладок, дописок. Не похоже, чтобы ее часто читали. Открыл вторую. Буквы были ему не известны, до-эллинская пиктография, несколько символов, упрощенных почти что до букв, и все же, довольно-таки сложные картинки: голова, рога, конь, повозка, корабль, рука, крыло, волна. Кто печатает такие вещи? Ведь средства в это вкладываются сумасшедшие, выгоды никакой. Он перелистал, задерживаясь на гравюрах. Женщины в кафторских платьях, во всяком случае, с открытой грудью и сжатыми талиями (иллюстрации не самого лучшего качества). Мужчина с головой льва, мужчина с птичьей головой. Топор с двойным лезвием. Голые люди, танцуют. Бык. Воин в набедренной повязке, с копьем и овальным щитом. Пахарь в поле, склонившийся над плугом. Женщина с…
Пан Бербелек придвинул книгу поближе к лампе.
Обнаженная женщина с миской в вытянутых руках, над ней полная Луна, рядом другая женщина, в кафторском платье, над ее головой голубь, под ногами — змея.
Пан Бербелек выпил вино и стащил книжку.
Король Бурь был из числа множества кратистосов, проигравших Вторую Войну. В 320 году После Упадка Рима. На самом деле его звали Юлий Кадеций, сын Юлия, но об этом знали разве что одни историки. Когда он появлялся на свет, над Иберийским Полуостровом безумствовала семидневная буря, от молний и вихрей которой пострадали почти все города и деревни полуострова. Антос Короля Бурь сильнее всего отражался в Огне и Воздухе. Но он не был настолько сильным, чтобы устоять перед натиском кратистосов, с которыми как раз соседствовал: К’Азуры, который окончательно взял под свои крылья всю Иберию; Меузулека Черного и Иосифа Справедливого из северной Африки, Сикста из Рима, Беллы Афродиты с Альп. Он пытался бежать на Корсу, а потом и на другие острова Средиземного моря, но территория уже была разделена, керос застывал. А Королю не хотелось очередной войны. Поэтому он добровольно отправился в изгнание, но при этом забирая с собой собственный город, Оронею. Он был построен на высоких скалах над утесами, подмываемыми с юга теплыми волнами Средиземного Моря. Первоначально александрийская крепость, потом арабский город, один из центров манатских измаилитов, никогда не осаждаемая и не разрушаемая, Оронея сохранила свою эклектическую, эллинско-ориентальную архитектуру и профиль конуса с не крутыми склонами, с белыми стенами каменной цитадели и приземистыми башнями наверху и с низкой, садовой застройкой на склонах; еще ниже были рассеяны спутники — «торговые деревни», за которыми уже тянулись поля и виноградники. Король Бурь забрал все это с собой. Начал он с морфинга скал, на стадион ниже поверхности почвы, на плите которых лежало все плоскогорье. Хорошим чувством ге он не обладал, но для него и не было важно, чтобы сделать землю еще более Землей — совсем наоборот. Поскольку по требованию К’Азуры он подписал Договор Подчинения, время ему дали. Через тридцать три года скалы Оронеи, Форма которых теперь по большей степени представляла собой Формы Огня и Воздуха, начали постепенно перемещаться к естественному месту своего пребывания: в небо, на двадцать стадионов над блестящей синевой Средиземного Моря, на самом стыке антосов К’Азуры, Беллы, Сикста и Иосифа Справедливого. В тихие, безоблачные дни моряки могли видеть Оронею, небольшой эллипс тени под Солнцем; с суши же город был совершенно невидимым. Правда. Вид города считался плохим предзнаменованием, плавать этими путями никому не советовали: оронейцы свой мусор и нечистоты сбрасывали прямиком в море, и портам Европы и Африки ходили легенды о кораблях, уничтоженных «плевком Короля Бурь», потопленных людях, потерянных грузах. Опять же, погода здесь всегда была капризной: антос Короля Бурь, укрепляя Формы пира и аэра, всякий раз порождал ураганы, штормы и торнадо. Отчасти это была сознательная морфа Юлия, который должен был каким-то образом обеспечивать постоянный приток свежей воды на Оронею. Но с момента популяризации воздушных свиней Оронея вышла из изоляции, открылась торговле, весьма востребованным строительным материалом стал камень, измененный в короне Короля Бурь, так называемый оронейгес. В Александрии из него, якобы, строили целые «воздушные дворцы», аэргароны, реализуя мечтания безумных архитекторов. Так, по крайней мере, рассказывала Иерониму эстле Амитасе.