Костя пришел ко мне. Смиренно, с поклоном, как к своему ваби, и попросил отпустить в резервацию.
— Костя, дома работы много, — попытался возразить я.
Мы, Иные, очень любим говорить о том, что у нас нет привязанностей. Мне кажется, что это не совсем так. Да, наши привязанности строго подчинены разуму. Разум приоритетен. Если привязанность неразумна, она отсекается почти без усилий. Но все же они существуют. Мне просто не хотелось расставаться со своим сыном. Возможно, навсегда.
Костя замотал головой. Я так и слышал его мысли: «Не хочу быть слугою!» Но вслух он почтительно сказал:
— Простите меня, ваби, я очень прошу вас выдать мне разрешение.
Ладно. Что с тобой сделаешь! В конце концов, мои возражения совершенно неразумны. Конечно, музыкант, занимающийся развлечением низших, должен жить в резервации. Я сел за стол и взял магнитную карточку.
— Куда?
— На остров Сейби.
— Только не на Сейби! — почти закричал я. Я слишком хорошо знал, чем там занимаются.
— Почему, отец? — Костя так растерялся, что даже забыл о почтительности. — Товаби сказал мне, что там очень хорошие условия. И что он сам проследит, чтобы у меня была работа. Даже обещал студию.
— Какой «товаби»?
— Тим.
Понятно. Тим, значит. Вырастил себе подопытного кролика. Воля Высшего.
— Сейчас напишу, — спокойно сказал я.
— Отец, что там, на острове Сейби?
— Ничего. Все нормально. Воля Высшего — Закон.
— Что?! Ответь мне! Я должен знать!
— Ты должен подчиниться воле Тима. Вот, возьми разрешение, — я протянул ему карточку. — Иди. И только попробуй ослушаться!
Он поклонился.
— Спасибо, ваби. Я благодарю вас.
И вышел из комнаты.
Через три дня со мной на связь вышел Тим.
«Где твой сын? — прогремела у меня в голове его мысль. Тим был крайне недоволен. — Ты дал ему разрешение?»
«Конечно, ваби».
«Куда?»
«На Сейби».
«Тогда почему он до сих пор не там?»
«Не знаю».
«А ты знаешь, что в одной из резерваций в Америке, homo naturalis с аналогичным генетическим набором поднял бунт и захватил Иного, а в Иркутске такой же низший захватил заложниками еще несколько низших, и Иные почему-то не смогли его убить. Сейби, Женя, — это единственное спасение для твоего сына. Жесткий контроль и ограниченное пространство».
«Костя — очень добрый мальчик».
Я хотел бы сказать «послушный», но это уж совершенно не соответствовало действительности. Послушный был бы там, где ему сказали.
«Об этих ребятах тоже никто не отзывался плохо. Способные, добрые, милые. Даже послушные и почтительные. Только слугами быть не хотели. Но это уж дело вкуса. Не запрещено же».
«Тим, это я виноват».
«Ну, наконец-то! Что ты ему рассказал?»
«Ничего. Но я попытался запретить ему туда ехать. Я не знал, что это твой приказ».
«Женя, не договариваешь. Твой запрет скорее был бы для него лишним аргументом в пользу острова Сейби. Костя слишком хорошо запомнил, как ты заставлял его называть себя „ваби“ и пытался сделать слугой. А я для него был избавителем. Он верил каждому моему слову, и когда я рассказал ему о прекрасном острове Сейби, он очень загорелся этой идеей».
«Я слишком эмоционально это сказал. Я потерял контроль над собой».
«Так. Слишком эмоциональный Иной, потерявший контроль над собой. Это уже интересно. Жди. Я сейчас приеду».
Я сел ждать. Подумал, есть ли у меня незавершенные дела. Если бы это произошло сейчас, я бы обязательно попросил Тима разрешить мне дописать воспоминания, изолировав от общества на этот период. Но тогда я не занимался сочинительством. Все было в порядке. Я был готов. Проанализировал решение на разумность. Да, Иной, потерявший контроль над собой, — существо слишком опасное. Решение о моей ликвидации было абсолютно разумным, и у меня не было причин ему противиться. Чтобы убить Иного, Высшему необходимо находиться рядом, я все-таки не homo naturalis. Я был уверен, что Тим едет сюда, чтобы остановить мне сердце.
Слуга впустил его, и я встал к нему навстречу, поклонился и сразу почувствовал, что он сканирует мне сознание. Подождал, пока он закончит.
«Садись, Женя. Не так все страшно. Почти в пределах нормы. Ты себя контролируешь. Бывает значительно хуже. Недавно я столкнулся с тем, что Иной в аналогичных обстоятельствах испугался за свою жизнь. Совсем, как homo naturalis. Очень серьезное психологическое расстройство. Мы предположили органическое повреждение мозга и не ошиблись. Пришлось остановить ему сердце».